Кто-то, с кем можно бежать
Шрифт:
– Это чудесно... – вздохнула Теодора, когда успокоилась, – собака привела тебя ко мне... – она долго смотрела на него, будто освещая его вдруг новым светом, – и ты был здесь невинным посланником, рассыльным поневоле... – её глаза сверкали, – кто ещё мог бы так идти за бегущей собакой, и купить пиццу за свои деньги, и полностью подчинить свою волю её воле? Какое сердце, агори-му, какое горячее и невинное у тебя сердце...
Асаф смущённо заёрзал на стуле. Сказать по правде, он большую часть времени чувствовал себя идиотом, гоняясь за собакой, и новое толкование его действий слегка удивило его.
Монашка обхватила руками своё маленькое тело и прямо дрожала от удовольствия:
– Теперь ты понимаешь, почему я просила рассказать всю историю? Вот сейчас мне стало немного спокойнее, моё сердце говорит мне, что если и есть кто-то, кто найдёт драгоценную мою, то это ты.
Асаф сказал, что именно это он и пытается сделать с самого утра, и если сейчас она даст ему адрес Тамар, он сразу же её найдёт.
– Нет, – сказала она и поспешно встала, – к моему большому сожалению. Этого не смогу.
– Нет? Почему?
– Потому что Тамар взяла с меня клятву.
Как он ни старался понять, сколько ни спрашивал, она отказывалась отвечать, кружила по комнате, немного напряжённая, бормотала своё взволнованное "По, по", качала головой, нет-нет-нет, и растерянно разводила руками:
– Поверь мне, милый, если бы это было в моих руках, я бы даже надеялась, что ты – нет! Тихо! – сердито ударила себя по пальцам. – Тихо, старая! Не говори! – Ещё один быстрый круг по комнате, ещё гневные вздохи и вихреобразные движения, и снова остановилась перед ним:
– Потому что Тамар просила, послушай меня, не надувайся так, только это смогу сказать тебе: когда она в последний раз была здесь, просила и даже взяла с меня клятву, что если в ближайшие дни придёт кто-то и спросит, где она живёт, или, например, как её фамилия, и кто её родители, короче, будет выспрашивать о ней, даже если будет самым симпатичным и милым - этого она не говорила, это я говорю – мне категорически запрещено отвечать ему!
– Но почему, почему?! – взорвался Асаф и рассержено встал. – Почему она вообще заговорила об этом? Что такого может с ней случиться, что... – монашка продолжала отрицательно качать головой, словно боясь, что он заставит её открыться, оба повысили голос и минуту раскачивались друг перед другом, пока она не подняла повелительно палец к его губам:
– Теперь молчи.
И Асаф ошеломлённо сел.
– Слушай, говорить о ней мне не позволено. Язык мой связан клятвой. Но давай-ка, расскажу тебе историю, и из этой истории ты, может быть, что-то поймёшь.
Он сидел, барабаня рукой по колену. Его бесило, что теперь все поиски нужно начинать сначала. И вообще, может лучше сразу уйти и не тратить время попусту. Но слово "история" всегда действовало на него, как волшебная палочка, и мысль, что он услышит историю из её уст, с её выражением лица, с пляской света в её глазах...
– Ого! Ты улыбнулся, сударь мой! Меня не обманешь, эта старуха знает, что означает эта улыбка! Ты, мальчик, любишь истории, с первого взгляда поняла, точно как моя Тамар! Раз так, расскажу тебе мою историю, в подарок за твой рассказ.
– Так за что мы выпьем? – спросила Лея и постаралась улыбнуться. Тамар смотрела на вино, зная, что если скажет о своём желании вслух, слова испугают её.
Лея сказала за неё:
– Выпьем, чтобы тебе всё удалось, и чтобы вы вернулись с миром. Оба.
Они чокнулись рюмками, потом выпили, глядя в глаза друг другу. Вентиляторы под потолком глухо крутились, расточая прохладу, но новый хамсин начинал проникать внутрь.
– Мне не терпится, чтоб это уже началось, – сказала Тамар, – эти последние дни, – она глубоко вздохнула, и глаза её на мгновение увеличились на лице под обритой головой, – уже неделю я не сплю, не могу ни на чём сосредоточиться. Это напряжение убивает меня.
Лея протянула через стол свои сильные руки, и их пальцы переплелись.
– Тами-мами, ты ведь можешь ещё передумать, никто тебя не обвинит, и я, конечно же, никому не расскажу, что у тебя была такая сумасшедшая идея.
Тамар покачала головой, отталкивая любую мысль об уступке.
Самир подошёл и прошептал что-то Лее на ухо.
– Подавай в больших супницах, – распорядилась она,– из вина предложи шабли. А нам ты уже можешь подавать курицу с тимьяном. – Самир послал Тамар широкую улыбку и вернулся в кухню.
– Что ты им сказала? – спросила Тамар.
– Что ты рассказала ребятам на кухне?
– Что мы с тобой что-то празднуем, стой, а правда, что я им сказала? Что тебе предстоит долгая поездка. Подожди – увидишь, что они тебе приготовили.
– Я буду так скучать, – вздохнула Тамар.
– Такой еды у тебя там не будет.
– Теперь смотри, – лицо Тамар снова затвердело, – тут в конверте я тебе оставляю письма. Они уже с адресом и марками, – Лея обиженно скривила губы, – неважно, Лея, это не из-за денег, я хотела, чтоб всё было готово, и тебе не надо было идти покупать.
– И потому, что хотела всё сделать сама, как обычно, – уточнила Лея и покачала головой, как бы говоря, ну что поделаешь с этой девчонкой.
Тамар сказала:
– Ладно, Лея, оставим это сейчас. Что касается писем, ты помнишь, да?
Лея закатила глаза, как ученик, которого заставляют снова повторять ненавистный материал:
– Каждый вторник и пятницу. Ты их пронумеровала?
– Тут сбоку, на круглой наклейке. Перед тем, как отправить...
– Снять наклейку, – продекламировала Лея, – скажи, кем ты меня считаешь, дурой? Базарной бабой? Да! – она утрированно рассмеялась. – Это я и есть.