Кто-то, с кем можно бежать

Гроссман Давид

– Допустим.

– Но зачем тебе нужен ещё один такой, как ты, скажи мне? Что это за чушь про "родственную душу"? Тебе действительно нужен ещё один ненормальный вроде тебя? Тебе, наоборот, послушай меня, тебе нужен, знаешь, кто тебе нужен?

– Кто мне нужен? – Тамар больше не могла сдерживать улыбку. Накрылась одеялом с головой, чтобы никто не увидел.

– Тебе нужен мужчина с большой рукой, - заключила Лея, - а почему?

– Почему? – она знала, что сейчас увидит картину.

– Такой, что будет стоять с поднятой рукой, раскрытой, сильной, не дрожащей, как стоит статуя Свободы. Но без этого мороженого в руке, только его рука раскрыта вверх, и тогда ты, - Лея подняла свою квадратную шершавую руку с обгрызенными ногтями и легонько повела ею из стороны в сторону движением летящей птицы, - ты издалека, из любого места на свете будешь видеть эту руку и будешь знать, что там ты сможешь немного отдохнуть. Так или нет?

– Ой, Лея.

***

Она не видела Шели ни назавтра, ни на следующий день. Это было обычным делом, благодаря напряжённому расписанию их обеих. Но вечером она вдруг так заскучала по ней, что спросила у кого-то в столовой, не видел ли он Шели. Он посмотрел на неё, будто она с луны упала, и сказал:

– Ты что, не слышала? Вчера утром она сбежала с этим, с пильщиком, и до сих пор не вернулась.

Тамар была потрясена. И из-за самого поступка, и из-за того, что Шели даже не намекнула ей ничего во время их разговора вечером накануне побега.

В течение дня начали доходить слухи. Её видели в Ришоне с тем парнем. Её видели в таверне "У негра" по дороге в Эйлат. Один из бульдогов, который сопровождал трио фокусников, узнал её там, но с ней было несколько эйлатских уголовников, и он побоялся вмешиваться. У неё даже хватило нахальства подойти к нему и к фокусникам, пошутить с ними и передать привет Песаху и всей компании. Ребята говорили, что она выглядела совершенно невменяемой. За ужином Тамар удалось сесть рядом с одним из них, и он вспомнил, что Шели просила передать ей особый привет. Ей и Динке. Тамар попросила рассказать ей всё, что он услышал и увидел. Что говорить, пожал он плечами, у Шели сейчас самый серьёзный облом в её жизни. Тамар умоляла его вспомнить, что Шели говорила, ей была важна каждая деталь. Да что она говорила, поскрёб парень щетину волос, не знаю, говорила, что объелась картонок, такое вытворяла, где она только не была, в горах, у бедуинов, у уголовников, под кайфом, во всеобщем трахе. "Так почему ты не сказал ей прекратить?!" – Закричала Тамар, страдая от того, что сама не вмешалась, когда была возможность. Парень насмешливо посмотрел на неё, что прекратить, какое там прекратить, что с тобой, это вообще не моё дело. Тамар думала, что сходит с ума.

Назавтра рано утром приехала полицейская машина, двое хмурых полицейских зашли в кабинет Песаха и сразу же после этого уехали. Он вышел оттуда бледный и испуганный. Таким его никогда не видели. В полной растерянности отправил их работать. Ребята сгрудились, перешёптывались, высказывали ужасные предположения. Тамар старалась ничего не слышать. Это был худший день её выступлений. В конце улицы Аленби рядом со зданием оперы её справедливо освистали, она прекратила выступление и убежала в слезах. Вернувшись в полночь в общежитие, она с ужасом обнаружила, что из комнаты исчезли все вещи Шели. Её книги, жёлтые туфли, рюкзак. Кровать Шели стояла пустая и голая. Тамар вышла и побежала по коридору, но общежитие было тёмным и совершенно тихим, как будто молча сворачивалось внутрь себя. Она заходила в чужие комнаты, включала свет над сжимающимися перед ней веками. Ей даже не кричали, чтоб убиралась. Никто не говорил. Тамар просидела всю ночь на своей кровати, прижимая к себе Динку и монотонно подвывая от ужаса.

Назавтра в шесть утра она услышала. И потом – по пути от одного выступления к другому в Ашдоде – увидела Шели, улыбающуюся со старой фотографии в газете. Была ещё короткая заметка: в Эйлате Шели поддалась уговорам пожилого торговца наркотиками, который пригласил её на вечеринку в свою лачугу на берегу, только он и она. Трудно было узнать, что именно там произошло. По словам офицера полиции, похоже, что оба были пьяны или хотели попробовать что-то необычно сильное. Так или иначе, когда приехала "Скорая", её уже нельзя было спасти.

***

Она терзалась до конца дня. Думала отменить план побега, думала, что ей нельзя оставаться там ни дня, была совершенно убеждена в том, что нельзя оставлять там Шая ни на одно мгновение, но где она теперь возьмёт силы убежать и забрать его с собой? Она его не видела ни назавтра – за ужином было необычно тихо, и никто ни словом не вспомнил о Шели – ни в четверг утром, в день, когда им было назначено выступать вместе. Артисты толпились в коридоре возле комнаты Песаха, ожидая "назначений" на сегодня, и только Шай не пришёл. Она крутилась там, явно нервничая, и была уверена, что что-нибудь сейчас разрушит её планы. Что на Шая нападёт страх, и он найдёт повод не выходить сегодня, или что Песах передумает и в последнюю минуту не разрешит им выступать вместе. Или что из-за Шели изменятся порядки в общежитии, или что...

Уже почти отчаявшись, она увидела его длинные ноги, медленно спускающиеся по лестнице, и толстый ремень, почти дважды охватывающий его талию, и его тонкое истощённое тело, спускающееся сустав за суставом, и у неё не было сомнений, что в нужную минуту он не сможет этого сделать.

– Эй, вы там, пара великолепных, - позвал их Песах, который на удивление оправился после посещения общежития полицейскими, - вы будете с Мико и Шишко. Получилась рифма. Но чтобы представление было – полный отпад.

Они кивнули.

– Посмотрите на них, - расхохотался Песах, - стесняются, как ешиботник и жена, которую ему сосватали. В чём дело, посмотрите друг на друга, улыбнитесь. Публике нравится видеть влюблённую пару!

Тамар выдавила из себя улыбку, с ужасом думая: двое. Он приставил к нам двоих. У нас ничего не получится.

В "Субару" они сидели рядом и смотрели вперёд. Мико и Шишко громко обсуждали какую-то бар-мицву, на которой были накануне вечером.

Шай, согнувшись, гладил Динку, и она непрерывно лизала ему руку, смотрела на него любящими глазами, скулила, вертелась туда и сюда, стараясь положить голову то на его колени, то на колени Тамар. Тамар надеялась, что эти двое впереди не удивятся такому Динкиному возбуждению. Нога Шая, слегка подвинувшись, коснулась её ноги. По её телу прошёл электрический ток.

Она осторожно раскрыла ладонь, надеясь, что пот страха не размазал буквы. Шай не заметил раскрытую перед ним руку. Шишко сказал:

– Я предпочитаю буфет, так ты можешь брать, что хочешь, официант не подлетает к тебе, не бросает на стол – трах!
– какую-нибудь гадость, говорит это рис, это чипсы.

Тамар несколько раз раскрыла и сжала ладонь, сигналя. Шай заметил, что там что-то написано. Она увидела, что он напрягает глаза. Испугалась, что написала слишком мелко. Подняла руку, насколько могла, за сиденьями Мико и Шишко. Шай прочитал: "На уроке отечества, третий куплет, беги за мной".

Тамар посмотрела в своё окно. За окном была улица Яффо, загромождённая и запущенная, вызывающая жалость своим убожеством. Она послюнила палец и стёрла надпись. Шай смотрел в своё окно. Она могла видеть его страх и даже обонять его. Его кадык непрерывно поднимался и опускался. Расстегнул, застегнул и снова расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Она слышала гудение у него внутри. В прошлой их жизни она умела находить Шая в комнатах по этому гудению; иногда оно могло продолжаться по несколько дней, сводя с ума всех домашних, пока не рассыпалось наконец в виде новой чудесной мелодии, или новой, написанной им, песни, или просто приступа гнева и страха. Тогда он швырял своё длинное и тонкое тело на пол и бился об него головой, и только ей удавалось его успокоить, шепча ему что-то на ухо и обнимая.