Кто-то, с кем можно бежать
Шрифт:
– А шум? Больше всего я боюсь там шума, света. Может, у тебя есть для меня солнцезащитные очки?
У него не было.
– Это может быть трудновато сначала, - сказал он и почувствовал сильную потребность защитить её, обернуть ватой. – Только будьте осторожны на дороге, всегда смотрите налево и направо, и опять налево. А когда на светофоре красный свет, переходить нельзя... – он с ужасом понимал, как много нового она должна узнать, чтобы уцелеть хотя бы пять минут в центре города.
Они спустились по лестнице. Ей ещё трудно было ходить, и она опиралась на его плечо. Медленно прошли закругляющийся коридор, и Асаф почувствовал, что для неё это маленькая траурная процессия, прощание с чем-то, что не вернётся. Она с удивлением сказала, как бы про себя:
– Когда пали стены Старого города – я не вышла. И не выходила, когда были взрывы на улицах и на рынке, несмотря на то, что очень-очень хотела сдать кровь. И не вышла, когда убили Ицхака Рабина, благословенна его память, хотя знала, что весь народ проходит мимо его гроба. А сейчас, вдруг... Христос ке апостолос! – пролепетала она, когда глазам её открылось разрушение в переднем зале, и замолчала. Асаф думал, что она упадёт в обморок, но она, наоборот, отпустила его плечо, на которое опиралась, и выпрямилась во весь свой маленький рост, и, когда он увидел упрямую линию, пртянувшуюся от её носа к подбородку, то понял, что её никто не победит. Он попробовал расчистить ей путь среди разбросанных книг, но она сказала, что на это нет времени, и величественно пошла по переплётам, касаясь и не касаясь их, словно паря в воздухе.
Перед дверью, ведущей во двор, остановилась. Руки её нервно переплелись.
– Послушайте, - проговорил Асаф, - может, не надо. Я как-нибудь справлюсь. Я быстро бегаю, они меня не поймают.
– Тихо! – приказала она. – Теперь делай и слушай: к Лее пойдёшь. Возможно, она сумеет помочь. Ты уже слышал о Лее? – Асаф колебался. В дневнике он несколько раз встречал это имя. Он вспомнил о каких-то её таинственных сомнениях, длившихся несколько месяцев, и по этому поводу было немало бесед между ней и Тамар, что-то о ребёнке, страхи и колебания, что-то, что завершилось, если он правильно помнит, поездкой во Вьетнам, но он, разумеется, не мог рассказать ей, что заглядывал в дневник.
Он спросил, где найти Лею, и Теодора сердито развела руками:
– Не в этом ли беда, что Тамар не говорит! Один раз она мне говорит: "Есть Лея". Очень хорошо, говорю я. Где-то через полгода она говорит: "А у Леи есть ресторан". Приятного аппетита, говорю я, но где? Что? И кто она тебе, что у вас общего? И она молчит. А что теперь? Что нам остаётся? – Она с горечью посмотрела на него, потом наклонилась к Динке, погладила её уши, вывернула одно из них и зашептала в него. Асаф слышал обрывки её шёпота:
– К Лее... в ресторан... поняла? Как стрела из лука, семимильными шагами! – Динка внимательно смотрела на неё. Асаф подумал, что Теодора действительно немного сходит с ума, если верит, что Динка это поймёт.
Теодора вдруг схватила его за руку обеими руками:
– Ты, конечно, расскажешь Тамар, что я вышла, да? А она не поверит! – счастливо засмеялась она. – Она испугается, моя Тамар! Но только не говори ей, что я вышла ради неё, чтобы она не казнилась, страданий у неё и без меня достаточно. По, по! Само слово "вышла" имеет совершенно новый вкус в моих устах: я выхожу. Сейчас выйду. Вот я уже выхожу.
Она открыла дверь и выглянула в широкий двор:
– Эта сторона мне немного знакома. Иногда, когда Назариан приносит бельё из прачечной или покупки с рынка, я стою здесь внутри и выглядываю в открытую дверь. Но когда стоишь здесь, - она сделала один шаг через порог, и душа её замерла.
– Как красиво. Такой простор.
– Смотри, смотри, - бормотала она про себя и вдруг быстро заговорила по-гречески. Слова накатывались друг на друга, руки обхватили голову, словно не давая ей расколоться. Затем ноги сами понесли её. Асаф подумал, что должен побежать за ней, но побоялся выйти, вдруг кто-то поджидает его у больших ворот. Он вспомнил первые шаги Муки, как он боялся за неё, и какое это было чудо, когда она сама дошла от кровати к столу.
А Теодора удалялась от него, как рыбацкая лодка, влекомая мощным течением. Отворила ворота, ведущие на улицу, и посмотрела направо и налево. Очевидно, там никого не было, потому что, когда она обернулась к Асафу, на её лице была широкая, слегка отрешённая улыбка. Собственно говоря, подумал Асаф, если там никого нет, ей необязательно выходить! Минутку! Постойте! Вы можете вернуться!
Но никакая сила в мире уже не могла её остановить, и ворота закрылись за ней. Асаф остался один в пустом дворе. Он представил, как она идёт по улице. Глаза её раскрываются всё шире и шире. Он испугался за неё, подумал, что ещё минута, и она в ужасе прибежит обратно, спасаясь, и скроется в своей комнате ещё на пятьдесят лет. В самых смелых своих фантазиях он не мог бы представить то счастье, которое захлестнуло её под наплывом обычного буднего дня. Боль и слабость моментально покинули её. Ноги привели её на улицу Яффо. Пятьдесят лет назад, одной жаркой ночью, приехала она сюда на старом автобусе, а потом на телеге бухарского извозчика, который ссадил её перед воротами её тюрьмы. Теперь она стояла, воспринимая всеми органами чувств чудо улицы. Тысяча выражений дрожали на её лице. Тысяча сердец стучали в её груди. Все запахи, все цвета, все звуки и шумы – у неё не было названий для всего, что она видела, у неё не было названий для новых чувств, знакомые ей слова лопались одно за другим, и если возможно умереть от избытка жизни, то это было то самое мгновение.
Не обращая внимания на десятки машин, на толпы людей, даже на двух людей Песаха, которые обнаружили её, как только она вышла на главную улицу (смотри, Шишко, вон твоя чокнутая монашка, быстро звони Песаху и иди за ней), она шагнула прямо на дорогу, ослепшая от счастья, совершенно равнодушная к гудящим вокруг сиренам, к визгу тормозов, опустилась на колени посреди улицы Яффо, сложила ладошки и впервые за пятьдесят лет от всего сердца вознесла благодарственную молитву Богу.
Пять минут спустя он уже бежал изо всех сил, до смерти перепуганный. Его руки бешено молотили воздух, глаза почти ничего не видели. Впервые за время поисков он не мог справиться с дыханием. Динка сразу почуяла произошедшую в нём перемену, она то и дело поворачивала голову назад и с тревогой смотрела на него. Он не представлял себе, каким страшным окажется это приключение. Каждая пара глаз, останавливающаяся на нём, вызывала в нём содрогание. У него было чувство, что по всему городу разбросаны люди, выслеживающие только его. Он был прав: уже четыре дня все люди Песаха были заняты только погоней за Тамар, а со вчерашнего дня – и за ним. Все представления в других городах были отменены. Артистам было приказано смотреть в оба и докладывать – в общежитии ходили слухи о вознаграждении в две тысячи шекелей, не меньше, тому, кто сообщит полезную информацию – а бульдоги получили указание прекратить свою обычную деятельность, прочёсывать улицы и искать Тамар или неизвестного высокого парня, который возник непонятно откуда, бегает по городу с собакой Тамар, везде суёт свой нос и постоянно опережает Песаха и его людей на один шаг.
Так получилось, что Асаф, который, выйдя из дома Теодоры, старался передвигаться только по боковым улицам, сам того не зная, сразу же потянул за собой шлейф пристального внимания. Он бежал за Динкой, отдав свою судьбу ей в руки (в ноги), и ему было всё равно, куда она бежит, пока она уводила их обоих подальше от опасной зоны, от разорённого дома. Он так старался скрыться, что то, что он видел, тоже скрывалось от его глаз. Так он не заметил коренастого мужчину, который стоял на перекрёстке улиц Кинг Джордж и Агрипас у фалафельной, и пытался починить – со вчерашнего дня, похоже – машину "Субару" с открытым капотом. Это у него сейчас зазвонил мобильный телефон. Кто-то со смежной улицы Профсоюзов, однорукий человек, сидящий в лотерейном киоске, сообщил, что только что видел парня с собакой, подходящих под описание, и передал, куда они повернули. Коренастый принял сообщение и, не сказав ни слова, набрал номер. Кто-то, у кого даже не было терпения ждать второго звонка, моментально ответил. Коренастый передал ему сообщение. Человек послушал и отключился, и в ту же минуту, к его изумлению, мимо него пробежал парень с собакой. В своей гонке Асаф не заметил и этого человека, тощего с густыми бакенбардами, который быстро зашагал за ним полу бегом, тем временем набирая номер и тихо говоря по телефону: сейчас они рядом с резиновой девушкой, собака остановилась, что случилось? Минутку (он говорил очень быстро и, конечно, чувствовал себя спортивным комментатором), они входят в круг, отсюда я их не вижу, скажи всем, пусть немедленно идут сюда, пришли машину, они у меня в руках, ладно, слышали, не кричи, секунду, что это? Что происходит?