Кто-то вроде тебя
Шрифт:
– Ох, милая, какая же ты красивая! Брайан, иди сюда с фотоаппаратом, тебе нужно ее увидеть. Встань здесь, Галлея. Нет, вот здесь, чтобы окно было рядом. Или, может…
– Мам, - я снова убирая проклятый ярлычок, впивающийся мне в спину с той самой минуты, как я влезла в этом платье, - пожалуйста, не сейчас.
– Хорошо, но нам нужно сделать фотографии, - сказала она, отодвигая горшок с цветами в сторону, - с тобой одной, а потом еще несколько, когда Ной придет.
Ной. Каждый раз, слыша это имя, я не могла поверить, что действительно, впуталась, во все это. Выпускной, чересчур пышное платье и идиотский ярлычок – это еще куда ни шло, но ко всему этому в комплекте прилагался еще и Ной Ван… Я определенно в аду.
– О господи! – воскликнула
В дверях стояла Скарлетт, и, кажется, она стала еще больше, чем несколько минут назад. Она была уже на девятом месяце, ее живот гордо выпирал так, что именно его вы замечали первым, стоило ей войти в комнату. Ее платье было сшито мамой Кэмерона специально для Скарлетт. Миссис Ньютон была так счастлива, что ее сын идет на выпускной с подругой, что проводила целые дни, делая выкройку и подгоняя наряд по фигуре. Это было черно-белое платье с вырезом в виде капли, в котором огромная грудь Скарлетт смотрелась просто великолепно. Юбка платья мягко ниспадала к коленям, и подруга выглядела замечательно, хоть и была громадной. На ее лице была широкая гордая улыбка – и Скарлетт становилась не просто замечательной, а идеальной.
– Та-дам! – она подняла руки, входя в комнату, словно была призом в игре. – С ума сойти, да?
Моя подруга стояла передо мной, и мне пришлось улыбнуться ей в ответ. С того момента, как мы решили, что обе исполним мечту любой семнадцатилетней девушки и пойдем на выпускной, ничто не было адекватным и спокойным. Но, честно говоря, ничего адекватного и спокойного в нашей жизни не происходило уже давно.
С января что-то изменилось. Я не могла бы сказать точно, что именно, но теперь все шло не так, как раньше. Мама придерживала язык и раздумывала, прежде чем выразить свое мнение, и со временем перестала быть психотерапевтом дома, оставшись лишь мамой. Собираясь сказать что-то на своем профессиональном языке, она теперь задерживала дыхание и замолкала, а затем обращалась ко мне, как к дочери, а не как к пациентке перед ней. Сейчас мама была занята и другими вещами – продажей дома бабушки Галлеи и визитами к ней в дом отдыха, а также новой книгой о дочерях-подростках. Может быть, она будет приводить в пример нашу с ней ситуацию. Может быть – нет.
Что до Мэйкона, я не особенно много общалась с ним с той ночи у нас во дворе. Он стал ходить в школу еще реже, а, когда все же приходил, я успешно избегала встреч с ним. Но, где бы я не увидела его краем глаза, в моей душе это немедленно вызвало острую боль, такую же, какую я чувствовала в своем запястье каждое утро или в ребрах, когда резко поворачивалась или неудобно ложилась. В марте пронесся слух, что мать выгнала его из дома. Тогда я волновалась за него. В середине апреля я узнала, что он встречается с Элизабет Гандерсон, и проплакала два дня.
Но затем заставила себя сконцентрироваться на чем-то более важном: ребенке.
Я видела его, маленького и едва различимого, когда на шестом месяце мы со Скарлетт ходили на УЗИ. У малыша уже были ножки, глазки и нос. Врач предложила Скарлетт узнать пол ребенка, но подруга отказалась – ей хотелось, чтобы это был сюрприз.
Я устроила вечеринку в честь малыша Скарлетт, и мы пригласили Кэмерона, его маму, девочек из группы поддержки матерей-подростков и даже Джинни Тейбор, которая принесла подарок для малыша – ярко-желтую уточку, которая крякала, когда сжимаешь ей бока. Но с уточкой было что-то не так, начав крякать, она уже не прекращала, и пришлось оторвать ей голову (действие, которое мы, к сожалению, не могли повторить с Джинни). Мама Кэмерона подарила Скарлетт красивый набор постельного белья, а мои родители – пачку купонов на приходящих нянь, на случай, если подруге понадобится перерыв. В качестве своего подарка я оформила для Скарлетт фотографию, где мы с ней сидели на ступеньках ее дома. Живот подруги был ну очень большим, и она аккуратно обнимала его руками, положив голову мне на плечо. Я поставила фотографию в рамку, и Скарлетт немедленно
– Мы втроем, - сказала она тогда, и я кивнула.
А потом мы просто ждали даты родов, волнуясь и радуясь одновременно. Мы планировали. Мы размышляли. Мы купили книгу с именами для детей и составили целый список хороших имен, некоторые простые, не требующие особенных пояснений, как, например, имя подруги, а другие – к которым подбирался целый абзац, раскрывающий их суть, как мое. Мы обе знали, как далеко может завести тебя твое имя.
Ходили мы и на курсы рождения, я сидела на стуле среди молодых пап, а голова Скарлетт покоилась у меня на коленях. Из всех посещавших курсы мы были самыми юными. Мы учились дышать и тужиться, а я пыталась запомнить каждый момент, чтобы точно знать, что делать, когда все начнется по-настоящему. Скарлетт быстро уставала и всего боялась, и мне приходилось делать вдохи и выдохи за двоих и уверенно кивать ей, вселяя в подругу надежду.
А Мэрион потихоньку успокоилась. Да, она вела себя так, словно вопрос об усыновлении ребенка Скарлетт другой семьей – дело решенное, но в марте она поменяла мнение, когда я однажды зашла к ним домой и нашла Кэмерона в будущей детской, где он рисовал созвездия на потолке.
Все уже было готово: одежда аккуратными стопочками сложена в шкафу, подгузники и пеленки – на небольшом столике возле кроватки, даже коляска была собрана (не без помощи соседа-инженера, который единственный сумел разобраться в инструкции).
Мэрион же стояла посреди комнаты, наблюдала за Кэмероном, скрестив руки на груди, и не сказала мне ни слова, но я уже все поняла. На самом деле вопрос о том, где же будет находиться малыш, никогда не ставился. Мэрион решила все с самого начала. Безусловно, ей необходимо было ворчать и ругаться с дочерью, но в действительности она никогда и ни за что не уступила бы внука или внучку чужим людям. В этом была вся Мэрион, и, пожалуй, именно за это мы так ее и любили.
И, наконец, письмо. Скарлетт все-таки написала (а затем переписала, написала снова и переделала все еще раз) его, и мы медленно прошли к почтовому ящику, где она просунула конверт в узкую щель.
«Дорогая миссис Шервуд», - гласило оно, - «Мы с вами не были знакомы, но мне есть, о чем вам рассказать…»
Когда мы услышали тихий стук приземлившегося на дно ящика письма, пути назад не было, но подруга ни сколько не жалела об этом. Если ответ придет, значит, придет. Если нет – у этого малыша и так достаточно любви и заботы.
А теперь мы собирались на выпускной, сегодня, двенадцатого мая. Я делала это только ради Скарлетт, ей это было важно. Когда Кэмерон пригласил ее, мне тоже пришлось признать, что я пойду. Вот так вот я и закончила компанией Ноя Вана. Впрочем, последнее было виной моей мамы. Она зачем-то начала говорить о выпускном в одну из этих дурацких пятниц, когда Ваны были у нас в гостях, и миссис Ван засияла, как солнце, услышав об этом. Естественно, мама говорила, что уговаривает меня пойти на выпускной, «ведь это же такое событие!». А миссис Ван удивлялась, что Ной «ни словом не обмолвился о бале, как же так?». В конце концов они пришли к выводу, что, раз меня никто не пригласил, а Ной пока тоже без пары, нам просто необходимо пойти туда вдвоем. Это был невероятно неловкий момент, мама все пыталась поймать мой взгляд, а я могла смотреть лишь на Ноя, который ел пиццу, а на подбородке у него прилип кусочек сыра. Безусловно, мы идем на выпускной вместе!
О боже.
– Улыбнитесь! – приказала мама, наводя на нас фотоаппарат. Папа прислонился к дверному косяку и стал корчить нам рожицы. – Ох, девочки, какие же вы красивые сегодня!
Скарлетт сжала мой локоть, улыбаясь в камеру, а я посмотрела на нее. Ее маленький носик очаровательно сморщился, маленькие веснушки собрались в одном месте.
– Хорошо, - мама снова посмотрела на экран фотоаппарата. – Скажите: «Выпускной!»
– Выпускной! – весело произнесла Скарлетт.