Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье
Шрифт:
Добравшись до подъезда, они тщательно обстукивают снег с ботинок и обхлопывают спины друг друга перчатками. Потом поднимаются по лестнице, с передышками на каждой площадке. Перед дверью своей коммуналки Сурен оборачивается.
– Слушай, Лёша-джан, а тебе телевизор не нужен?
– В смысле?
– В смысле – купить.
– А что за зверь?
– Нормальный такой зверь, чёрно-белый. Марки "Рекорд". Мне его сосед продал, когда увольнялся. Аппарат, конечно, старенький, но пашет – исключительно…
– Если пашет, зачем продаёшь?
– Чудак-человек! А билет в Америку на что покупать? Я сейчас всё распродаю, кроме сакса.
– Сколько?
– Восемьдесят. С антенной!
– У меня свободных только полста, Сурен.
– Ладно. Грабь.
Они проходят по длинному коридору, заставленному всевозможным дворницким инструментом, обувью и фанерными шкафчиками для одежды. Под потолком болтаются обрывки новогодней гирлянды. Из-за дверей, выходящих в коридор, доносятся
Со стороны кухни тянет пережаренным луком. Сурен отпирает комнату – такую же семиметровую маломерку, как и у Крылова. Правда, в отличие от крыловской, здесь царит полнейший беспорядок. Обои давно выцвели и отстали от стен. Пол, тумбочка и подоконник завалены старыми газетами и мелким мусором, среди которого преобладают пустые сигаретные пачки и консервные банки, до отказа забитые окурками. На узкую железную кровать с облупившейся краской брошен надувной туристский матрас, а поверх матраса – пара синих солдатских одеял, густо усыпанных сигаретным пеплом. Телевизор возвышается на трёхногом журнальном столике в углу. Задняя крышка на нём почему-то отсутствует.
– А крышка где?
– Про крышку, Лёш, история умалчивает.
Сурен поворачивает выключатель. В центре экрана возникает белое пятнышко, которое, постепенно увеличиваясь, становится картинкой. На картинке – грузноватый человек с морщинистым лбом, напоминающим стиральную доску. Он сидит в кожаном кресле, на фоне бесконечных книжных полок, и что-то убеждённо втолковывает невидимому собеседнику.
– А громкость?
– Пли-и-из.
" – …и за годы перестройки мы, к сожалению, насоздавали себе новых мифов, которые ничуть не менее опасны, чем старые. А, точнее – являются их продолжением, лишь слегка перелицованным… Ведь в чём был главный порок большевистского подхода к действительности? В его воинствующем упрощенчестве. Многообразие общественных укладов и связей, которое существовало в России к октябрю семнадцатого, Ленин и его окружение попытались втиснуть в прокрустово ложе своих крайне примитивных и мифологизированных представлений. И первые плоды этой "адовой работы" страна пожинала уже год спустя, когда миллионы одних русских людей, одетые в будёновки, бросились истреблять миллионы других русских людей, одетых в фуражки и шляпы – и всё во имя мировой пролетарской революции, которая, согласно планам большевистских теоретиков, должна была вот-вот грянуть. Ленин ведь прямо заявлял: да, мы истечём кровью, но трудящиеся развитых стран, свергнув своих эксплуататоров, потом протянут нам братскую руку помощи… И вот смотрите: свыше семи миллионов человек истребили, пять миллионов выгнали за границу, страна – в разрухе, всюду глад и мор, а мировая революция, ради которой по большому счёту всё и затевалось – обернулась полнейшим пшиком и химерой. Зато посреди страны – реально! – встала лагерем орда вооружённых ребят, у которых, по словам того же Маяковского, были только "Ленин в башке и маузер в руке" и которые за годы гражданской войны всерьёз усвоили лишь одну науку – науку массового ограбления и истребления "классово чуждых элементов". И которым, кстати, наши доблестные комиссары накрепко внушили, что данный способ существования и есть единственно правильный и достойный… Вы только представьте на минуточку: у человека руки по локоть в крови своих же соотечественников, а его за это четыре года подряд награждали, давали усиленную пайку и повышали по службе. И чем больше он убивал и разорял – тем выше была должность и сытнее пайка. То есть у целого поколения молодых людей в России была сформирована прочнейшая социально-психологическая установка, предопределившая их образ мыслей и поступков на десятилетия вперёд… Вот отдельные наши историки, всю жизнь получающие зарплату в институте марксизма-ленинизма, сейчас говорят: не трожьте Ленина! Это великая и трагическая фигура… Насчёт величия – вопрос спорный, а вот насчёт трагичности – чистейшая правда. Поскольку Ленин первым из большевистского руководства осознал, что они учинили с Россией и какого ненасытного монстра в итоге породили. И даже попытался вернуть страну к более-менее цивилизованным формам жизни. Отсюда, кстати, и экстренное введение НЭПа, и позднейший ленинский взгляд на социализм как общество цивилизованных кооператоров. Другое дело, что эти прозрения уже мало что меняли…
– Почему же? Ведь НЭП очень быстро дал впечатляющие результаты! И кооперация…
– Вы поймите: те полуграмотные ребята с маузерами, которые сделали себе стремительные карьеры в эпоху военного коммунизма, прекрасно понимали, что в России нэповской и кооперативной у них будущего нет. Во всяком случае, столь же сытного и начальственного, как в России советской. Поэтому все последние ленинские реформы они восприняли лишь как временную уступку "недобитым буржуям" и только ждали лидера, который бы вновь скомандовал "фас!"
– Берёшь?
– Беру.
Уже на лестничной клетке Сурен чуть придерживает Крылова за плечо:
– Слушай, Лёша-джан: ты всерьёз вернуться собираешься?
– В смысле?!
– В смысле – из Мексики.
– Конечно! А что?
– Да так. Ничего. Просто… Начинать жить по-человечески лучше в молодости, понимаешь? Пока сердечко здоровое и суставы по ночам не ломает. Вот если б мне году в семидесятом купили билет до Мексики, да ещё и баксов на дорогу отсыпали – я бы шанс не упустил! Прилетел бы туда, а потом поймал бы первую попутку и – вперёд, к Рио-Гранде! А уже в Штатах стал бы думать, на чём раскрутиться. И если б год пришлось думать – я бы год думал! И пять бы думал! А параллельно мыл посуду в каком-нибудь пивбаре или лужайки подстригал – не суть. Но я бы точно знал, что живу в свободной стране, и что в любой момент, стоит мне выдать лучшую идею, я буду – король… Вот скажи-ка, Лёш: есть у тебя лучшие идеи?
– А как же! И лучшие, и выдающиеся, и просто гениальные. Только мне в Америке делать нечего, Сурен. Я Москву люблю. У меня тут Машка, близкие. Квартира на подходе опять же…
Сурен стонет, как от боли.
– Москва, квартира, баба! Заладил! Ну, въедешь ты в эту свою панельку однокомнатную. Ну, женишься. Ребёнка родишь. А дальше-то чего?
– А дальше – обычная жизнь…
– Жопа будет дальше, Лёш! Понимаешь? Обычная совковая жо-па! Со всеми этими очередями тупорылыми и талонами на сахар и водяру. И каждый год тебе потом пойдёт – круто в минус, потому что только на сортир и будешь пахать, как папа Карло, а на другое уже сил не останется. И все твои идеи гениальные быстро протухнут и превратятся в гавно. А лет через двадцать твой же отпрыск тебе и скажет: ну и мудак же ты был, папа Карло. Что родил меня в эту нищету поганую, а не слинял вовремя, когда добрый дядя Горбачёв на Запад калитку приоткрыл… А калитка эта, Лёш, по моим прикидкам, дай бог если до лета продержится. Дай бог! И весь наш охреневший от гласности быдлевич, который сейчас по митингам тусуется и вслед за демократами орёт "Долой КПСС!", в глубине души давно ждёт-не дождётся, когда эта самая КПСС начнёт гайки закручивать и демократов – сажать. И ещё гадает про себя: меньше миллиона посадят или больше? Или как при товарище Сталине – пол-страны… Андерстенд?
Крылов опускает телевизор на ступеньку и достаёт из кармана патиссон.
– Держи. Мать их сама на даче выращивает. Если с луком зажарить – получится классно.
Сурен усмехается.
– Сэнкью вери мач, Лёша-джан.
Глава 15. Ленин, Сталин и ламбада
– Ой, телик!
Машка по-кошачьи спрыгивает на пол и подбегает к телевизору. Оглядывает его со всех сторон, мягко проводит ладонью по тёмному полированному боку.
– Откуда?!
Крылов горделиво устанавливает приобретение на тумбочку у окна. Торжественно подсоединяет антенну, втыкает вилку в розетку.
– Сурен продал.
– А крышка?
– Про крышку, Шишкин, история умалчивает.
Светлое пятнышко внутри экрана, потихоньку расползаясь, вновь оборачивается картинкой. На картинке – тот же грузноватый человек с морщинистым лбом, похожим на стиральную доску.
" – …власть в чистом виде Ленина не интересовала. Для него она была лишь орудием воплощения собственных теоретических амбиций, конечной целью которых, разумеется, мыслилось "всеобщее благо". Такой, знаете ли, Родион Романович Раскольников от политики, взявшийся за топор массового террора по глубоко идейным соображениям… А вот с Иосифом Виссарионовичем всё было и проще, и сложнее одновременно. В большевистской верхушке он поначалу обретался на третьих ролях, поскольку все первые роли были отданы личностям куда более ярким, чем бывший тифлисский семинарист Джугашвили. Максимум, чего он смог добиться к окончанию гражданской войны – так это должности генсека, считавшейся среди тогдашних членов ЦК чисто технической. Ведь им, пламенным трибунам классовых битв, всегда казалось, что командные высоты в партии завоёвываются не аппаратным усердием, а исключительно в публичных сшибках и искромётных дискуссиях, а залогом победы являются лишь неотразимая логика и отточенность мысли. И, пока они яростно дискутировали, обсуждая стратегию и тактику грядущей мировой революции, Иосиф Виссарионович осваивал тонкости оргпартработы – чрезвычайно скучные и рутинные. И в какой-то момент вдруг обнаружил, что эти скука и рутина дают ему в руки такие козыри, какие его соперникам и не снились. Как бы вам это наглядней проиллюстрировать… Вы будни нашего типичного советского НИИ представляете?
– Вполне.
– Так вот: есть директор и есть замы. Есть старшие научные сотрудники и младшие научные сотрудники. Есть плотники, электрики и прочий техперсонал. И есть – отдельной красной строкой! – секретарь директора. Некая дама с железной задницей, которая с утра до вечера, как Цербер, безотлучно бдит в директорской приёмной. Вопрос: как вы считаете, почему любой сотрудник НИИ, включая даже самых ершистых и независимых, всегда старается ей улыбнуться, понравиться и обязательно вручить при случае какой-нибудь ценный сувенирчик?