Шрифт:
"Уникальные предметы, датируемые эпохой мезолита (8–10 тысяч лет до н. э.), обнаружили столичные археологи недалеко от Андреевского моста. Среди находок – резцы, которыми первые москвичи обрабатывали кости, скребки, необходимые для выделки шкур, а также кремниевые заготовки, используемые в производстве оружия – наконечников стрел и копий. Кроме того, в толще земли археологи нашли угли костра, у которого грелись люди каменного века. Они кочевали вдоль речных долин, беспрерывно воюя и перетаскивая с собой свои шалаши…"
"Данную модель телевизора лишь с очень большой условностью можно назвать отечественной. Она на 90 % состоит из импортных комплектующих, а по функциональной насыщенности ничем не уступает самым "навороченным" зарубежным образцам. В частности, в ней присутствует столь модная сегодня функция PIP (или картинка в картинке)…"
Часть первая. Весёленький маршрут-1990
Глава 1. Сержант, соседи, Шатунов
"…Бывшего сержанта ВДВ Дудоладова терзали эротические
Ч-чёрт!.. Шариковая ручка, до последней секунды писавшая замечательно, вдруг решает забастовать. Крылов вывинчивает стержень и, взглянув на просвет, убеждается, что тот – сдох. Тогда он тянется к пластмассовому стаканчику среди бумаг, в котором обычно болтается пара-тройка запасных стержней. Но вместо стержня или хотя бы завалящего карандашика его пальцы, как назло, ухватывают пустоту… Ч-чёрт!!!
В общем, остаётся последний шанс. А именно – замшевая машкина сумка, висящая у двери. Но для того, чтобы к ней добраться, придётся шагать через диван. А если шагать через диван, то Машка, обычно спящая сверхчутко, обязательно проснётся. И это, конечно, будет свинство с его стороны. Но! Если срочно не раздобыть что-нибудь пишущее, то он не успеет закончить этот дурацкий рассказик. И Машка, соответственно, не успеет его перепечатать. И тогда он завтра не забросит рукопись Стасу. А если он не забросит рукопись Стасу, то публикация в мартовском номере "Юмора и жизни" наверняка накроется медным тазом. Вместе со столь желанным гонорарчиком, который им давно учтён и даже мысленно потрачен…
Крылов снимает тапочки и осторожно идёт по самому диванному краешку – как раз там, где скрип пружин наименее воинствен. Затем он спрыгивает на пол и тут же оглядывается на Машку. Но Машка по-прежнему сладко сопит, с головой укрывшись пледом. Хо-ро-шо. Он на цыпочках подкрадывается к её сумке и, сунув руку в боковой карман, выуживает оттуда целую горсть ручек – от обычных тридцатипятикопеечных до перьевой паркеровской, упрятанной в футляр с алым бархатным ложем. Потом он тем же путём возвращается на место и быстренько пробегает глазами недописанный абзац. Так…
"…Дудоладов лежал обнажённый и прекрасный, как бог, скрипел зубами и стучал кулаками в татуированную грудь. И до утра ему грезился сумасшедший марш-бросок через джунгли и соблазнительные бёдра быстроногих африканок…"
Теперь вопрос: что мне дальше-то с ним делать, а? С этим балбесом озабоченным?!
"…Последней каплей, переполнившей чашу дудоладовского терпения, стал иллюстрированный американский журнал, забытый кем-то в "Чёртовом колесе". Раскрыв его, сержант остолбенел: на глянцевых страницах сверкали лаком роскошные авто, дымились сигареты "Мальборо" и высились эвересты самой экзотической жратвы. Среди этого добра разгуливали пышногрудые девицы и потягивали разноцветные коктейли со льдом.
– Вот и всё, что нужно русскому солдату, – внезапно прозрел Дудоладов, – хорошее курево, надёжная тачка, жратвы побольше да бабу посочней!
Всю ночь накануне праздника ВДВ сержант бодрствовал, то есть тщательно утюжил свой армейский комбинезон, ваксил берцы и начищал кокарду на берете. С утра, как обычно, он честно проверял билеты на "Чёртовом колесе", но ближе к полудню вдруг издал нечеловеческий крик и выскочил на главную парковую аллею, наматывая ремень на руку. Ответом ему был громоподобный рёв: навстречу сержанту уже валили братки-десантники в лихо заломленных беретах.
Зелёно-голубая волна прокатилась по парку, сметая с лица земли урны, клумбы и розарии. Через полчаса на хмельную ватагу десантников двинулись превосходящие милицейские силы. Поднимая снопы брызг, Дудоладов бился в главном парковом фонтане с усатым старшиной и был уже близок к триумфу, но в эту секунду на него насела дюжина омоновцев и, заломив руки, попыталась впихнуть ему в зубы его же собственный берет.
– Волки позорные! – рычал возмущённый сержант, – Я Родину в джунглях защищал, а они мне – кокарду в глотку?!
Силы были слишком неравны. Рот сержанту всё-таки заткнули и на счёт "три!" перебросили его через высоченную ограду Парка культуры и отдыха. И последнее, что увидел Дудоладов в этот ласковый вечер, был кусок уличного асфальта, неотвратимо летящий прямо в лоб…
Очнулся он от злорадного ржанья над ухом. Дудоладов перевернулся на спину и открыл глаза. Над ним склонился мустанг и пронзительно ржал, роняя пену с ядрёных зубов. Рядом маячила девица в ковбойской шляпе. Девица показалась сержанту до боли знакомой. "Журнал!" – вдруг вспомнил Дудоладов, прикрываясь ладонью от жаркого калифорнийского солнышка.
– Салли! – бойко представилась она, ткнув кольтом в сочную грудь. – Мейк лав?!
Дудоладов распахнул объятия и зажмурился, не веря собственному счастью. Салли рассмеялась и побежала в глянцевую даль, призывно звеня шпорами. "Завлекает…" – смекнул сержант и бросился было вдогонку, но глянув кругом, просто обомлел: повсюду была жратва, просто горы жратвы! Бодро высились банановые и ананасовые пирамиды, благоухали рулеты и паштеты, по дну сахарных каньонов
– Джаст э момент… – бормотал Дудоладов, вскрывая остро отточенной пряжкой бесчисленные банки с яркими этикетками и дегустируя всё подряд. Нетерпеливая девица болтала в ванне ногами и поднимала снопы рубиновых брызг.
– Ликёр – ноу! – заявил на это Дудоладов, – Водка онли!
– Смирнофф? – поинтересовалась соблазнительница.
– Дудоладофф! – гордо ответил десантник.
– Водка! – ткнула пальчиком Салли в сторону океана и, со смехом выскочив из ванной, рыбкой нырнула в прибой. Сержант недоверчиво зачерпнул беретом пенящейся влаги, отхлебнул и едва не заплакал от счастья – в берег действительно билась "Русская Особая"! Внезапно Салли издала душераздирающий вопль и сквозь слёзы умиления десантник разглядел гигантский акулий плавник, разрезающий волны.
– Я здесь, детка! – грозно прохрипел он и что было силы оттолкнулся от берега, целя кованой подошвой в острый акулий нос. Внезапно волны, акула и девушка превратились в яркую картинку на бумаге. Дудоладов прорвал её и закувыркался в пустоте, разрубая воздух мощными каратистскими ударами, но вдруг опять влетел башкой во что-то твёрдое и отключился…
Дразнящий запах больших денег достиг широких ноздрей сержанта. Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим на крыше настоящего нью-йоркского небоскрёба! Над ним разверзлось ночное небо, залитое неоновым светом, а прямо перед носом болталась стодолларовая купюра на ниточке. За ниточку дёргала полногрудая блондинка в сногсшибательном серебристом бикини и сексуально хихикала.
– Олимпия! – представилась она, шлёпнув себя по мясистой ляжке. – Мейк лав?!
– Вот ты какая, – задрожал от прилива чувств Дудоладов, – девушка моей мечты!
Внезапно повалил густой чёрный дым и раздались надрывные звуки полицейских сирен. Дудоладов глянул с крыши и обомлел: почти весь небоскрёб был уже объят пламенем! Огонь стремительно подбирался к последнему этажу, крыша накалялась. Олимпия доверчиво прижалась к сержанту всем своим трепещущим от ужаса телом.
– Спокойно, детка! Десантники своих не бросают!
Сержант мощно ухватил девицу за талию и метнул на крышу соседнего небоскрёба, словно фигуристку. Восхищённая толпа на Уолл-стрите наградила этот беспримерный полёт Олимпии бурными аплодисментами. "Ду-до-ла-дофф!!!" – скандировали простые американцы с Брайтон-Бич. Покорённый Нью-Йорк лежал у ног десантника. Он взмахнул беретом и прыгнул вслед за девушкой, но неоновое зарево, крыши и потрясённые нью-йоркцы вновь обернулись лишь плоской глянцевой страничкой, рвущейся с оглушительным треском…
Очнувшись на этот раз, Дудоладов обнаружил себя перед облупленной дверью собственной квартиры. На лестничную клетку уныло сочился рассвет. Сержант тихонько отпер дверь и на цыпочках прокрался в прихожую. Там его уже поджидала супруга Люся, грозно сжимающая мозолистые кулаки.
– Люсьен! – искренне и нежно шепнул Дудоладов, – Ты даже и не представляешь, как я тебя хочу!
Сокрушительный удар в челюсть отбросил сержанта к стене.
– За што, Люсьен?!!! – прошепелявил Дудоладов, выплёвывая зубы. Соседи, разбуженные грохотом падающего тела, мигом вызвали милицию.
– Так! – обрадовался милиционер, склоняясь над поверженным десантником. – Старый знакомый!
Холодея, Дудоладов узнал старшину, с которым вчера бился в парковом фонтане.
– Вот и на жену руку поднял! – продолжил старшина, мстительно топорща усы. – А это ещё что?!
Из отвисших дудоладовских карманов вдруг выпали банка американской ветчины и пачка "Мальборо". Дудоладова мгновенно обыскали и сунули в милицейский "уазик". Машина тронулась. Внезапно на дороге выросла Люся, похожая на распятие.
– Стойте! – крикнула она на весь микрорайон. – Он мой! И я беру его на поруки!
– Бери, – согласился старшина, затягиваясь "Мальборо". – В первый и последний раз…"
– Сколько времени, а?
Машка приподнимается на локте, сонно вглядываясь в Крылова. Он с хрустом потягивается и гордо трясёт исписанными листками.
– Двести!
– Что?!
– Двести! Рэ! У нас! В кармане!
Машка зевает.
– И. Ди. О. Тизм.
И опять отворачивается, укрывшись пледом с головой. Крылов присаживается рядом.
– Задачка, Шишкин! Дано: молодой литератор Эн за одну ночь сумел наколбасить текста на двести рублей. Вопрос: на сколько он сумеет наколбасить за год? За три года? За десять лет?
Плед возмущённо дёргается.
– Ни на сколько он не наколбасит, этот твой Эн! Пока сам печатать не научится…
– Клевета. Я и сам отлично могу. Однопальцевым методом.
– Знаем мы ваш однопальцевый метод. Проходили.
Крылов быстро берёт её за плечи и разворачивает к себе.
– А что вы, собственно, имеете против моего однопальцевого метода, а? Он вас чем-то не устраивает?
(А глазища-то, глазища, господи! Чёрные, загребущие. Круглые, как сливы из компота. И испытующие, как фирменный вопросец про "Где был?" В которые вглядываться – нереально, а целовать – хоть сутками напролёт. Вот так. И так…)
– Пусти, Алёшка! Слышишь? У тебя мало времени!
– На что мало времени?
– На всё мало времени.
– А именно?
– Тебе по пунктам?
– Ага.
– Ладно. Пункт первый. Ночью снег шёл? Шёл. Значит – вперёд. Лопату в зубы и на участок. Рыс-цой.
– А то что?
– А то, что Субботыч тебя уже предупреждал. Ещё одно опоздание – и всё, сдавай ключики. А нам, между прочим, в этом тараканнике ещё полгода киснуть. Как минимум.
– Максимум два месяца, Шишкин! Я обещаю!
– Обещать не вредно… Пункт второй. Получить загранпаспорт. Пункт третий. Забросить рукопись Стасу. Пункт четвёртый. Заехать к родителям за вещами и напомнить про размен. Пункт пятый. Собрать…
Крылов обнимает её за плечи и утыкается губами в висок.
– Дуешься, Шишкин. До сих пор дуешься. Я же вижу.
– На кого?
– На меня.
– За что?
– За квартиру.
– Не-а. Твоя квартира. Ты решал.
Он вздыхает, суёт ноги в шлёпанцы и, дошаркав до кухни, щёлкает выключателем. Из освещённого круга на полу в разные стороны прыскают тараканы. Крылов, поёживаясь, подходит к окну и смотрит на термометр, прибитый за стеклом. Ох, и ни фига ж себе – первый день весны! Минус четырнадцать. И ещё ветрище задувает так, что на крыше железо гремит и подвесной фонарь во дворе дёргается, как сумасшедший…