Кто взял фальшивую ноту?
Шрифт:
— А пирог-то у нас сегодня не простой, — с хитрой улыбкой сказала Женькина мама. — Пирог-то у нас — музыкальный. Хочешь поглядеть?
Я скромно глотнул слюну и сказал:
— Спасибо, не хочу…
Но ноги сами понесли меня на кухню.
— Смотри, — между тем говорила Женькина мама. — Рисунок Женя сам придумал.
В центре гигантского пирога темнел рисунок из повидла: лира, а посередине то ли японские, то ли индусские Письмена и что-то вроде сердца, пронзенного стрелой. Недоумение мое росло. Я бросил
— Ничего не понимаю! — воскликнул я.
— А ты попробуй угадать, что тут вчера говорил Геннадий Максимилианович, — весело отозвался Женька.
— Требовал возместить убытки?
— Ха!
— Обещал сообщить в общеобразовательную школу директору?
— Ха-ха!
— Грозился передать дело в милицию?
— Ха-ха-ха!
Моя фантазия иссякла, и я сказал:
— Не пианино же он тебе обещал подарить в конце кондов!
— Угадал, — ответил Женька. — Именно пианино!
— Да брось ты, Женька! Чего ты мне голову морочишь?
— А ты слушай дальше. Геннадий Максимилианович рассказал родителям, что слушал мое пение и что мне обязательно нужно учиться музыке. Он, мол, сам будет со мной заниматься. И обещал завтра же дать справку, по которой можно взять в музпрокате пианино.
— А стекло? — растерянно спросил я.
— Вот это самое удивительное, Федя. Геннадий Максимилианович о стекле не сказал ни слова, ни единого словечка!
— Значит, родители до сих пор ничего не знают?
Но Женькины родители, оказывается, все знали. После ухода Геннадия Максимилиановича, рассказывал дальше Женька, у них дома словно праздник наступил. Мама поставила тесто, отец затеял с ним борьбу. Веселились они допоздна. А утром… Утром Женька не выдержал и во всем сознался отцу.
— Ну и правильно! — сказал я. — Молодец, Женька!
— Я решил: пусть все будет по-честному…
— Влетело?
— Влетело, — вздохнул Женька. — Еще как! Чуть весь праздник не испортил. Ругали они меня здорово. А потом отец, перед уходом на завод, дал мне десять рублей и велел отнести Геннадию Максимилиановичу. Он, мол, не станет из-за меня краснеть перед хорошим человеком… а! — вдруг вспомнил Женька. — Вы почему не отдали тогда письмо Геннадию Максимилиановичу?
Я рассказал Женьке про все наши мучения, героический Васькин поступок, гибель гипсового кота и про то, почему мы спрятали письмо.
— Вот спасибо! — воскликнул Женька. — Ай да Васька! И Сережка! И Костя! И… кот! И Гриша!
— Гриша?!
— Конечно! Письмо знаешь как помогло! Геннадий Максимилианович сказал вчера: «Приходит твой приятель с письмом, между прочим, немного подпорченным, и говорит: „Если примете Женьку в школу, я вам отдам личное письмо!“ Я не устоял и сразу согласился: мне, кстати, звонила Людмила Николаевна. Она интересуется твоей судьбой…»
— Дела! — только и произнес я. А из кухни нас позвали:
— Мальчики, идите завтракать.
Женька мигом натянул на себя рубашку и спросил:
— Видал музыкальный пирог? А рисуночек?
— Видал. Только не понял, для чего тебе понадобилось сердце, пронзенное стрелой?
— Чудак ты, Федя! Там изображена кисть моей руки, в ней дирижерская палочка!
Женька оделся; мы съели по огромному ломтю музыкального пирога и вышли на улицу.
В руках Женька нес большой целлофановый мешок, набитый кусками пирога.
— Давай подождем ребят, — предложил он.
И хотя мороз больно щипал за уши, я согласился.
Вскоре из подъезда вышел Сережка. За ним — Васька.
— Спасибо вам, ребята, — сказал Женька. — Васька, Хочешь пирога? Ешь, не стесняйся, чего там! А ты, Сережка? Жуй, пирог мировой!
Всю дорогу мы оживленно болтали и про мороженое, и про дядю Степу, и про Геннадия Максимилиановича, и про Гришу, и про пианино, свалившееся словно с неба.
У самой школы Женька вдруг вспомнил:
— А как же быть с десятью рублями, которые дал мне отец? Куда их теперь девать? Они ведь общественные!
Эту проблему мы обсуждали на всех переменах. Сначала решили купить Ваське рыбок, но потом раздумали. Рельса ведь так и не прижилась в депо и в один прекрасный день объявилась у двери Васькиной квартиры. Значит, он не так уж пострадал.
Я напомнил ребятам, что не мешало бы вернуть Косте долг — три рубля.
Все тут же согласились со мной, а на остальные деньги решили купить что-нибудь интересное.
ПЕРВЫЙ ЖЕНЬКИН УРОК
Я провожал Женьку на первый урок.
Геннадий Максимилианович пригласил нас в большой класс, где рядышком стояли два рояля. У первого была поднята крышка. Она напоминала крыло птицы в полете. Внутри рояля в золотом обрамлении тянулись струны. Много-много струн. Словно в рояль уложили арфу.
Геннадий Максимилианович усадил Женьку за крылатый рояль и стал внимательно рассматривать своего нового ученика. Сначала с левой стороны, потом — с правой. Да с таким интересом, будто видел его впервые.
Геннадий Максимилианович отодвинул подальше от рояля стул, на котором сидел Женька. Убедившись, что все в порядке, он положил на Женькины плечи ладони рук, чуть надавил ими и вполголоса произнес:
— Корпус немного назад… Хорошо. Ноги вперед, ставь их рядом, плотнее, носки ближе к педалям… Хорошо. Локти не прижимай… Выше, выше их!
Я вдруг вспомнил, как однажды родители водили меня с собой к одному своему знакомому — скульптору. Тот ходил вокруг огромного комка серой глины и придавал ему какую-то форму. Какую? Никто из окружающих пока не знал.