Ку-ку
Шрифт:
– Чем будете угощать?
– Сухое есть, отбивные, если не… – Ростислав Михайлович подошел к окну, достал между рам сверток, понюхал. – Вроде съедобные.
– А холодильник?
– Места много занимает. – Он достал шкафа масло, сунул Вите «Науку и жнь». – Кроссворд хороший. Три слова не знаю. Пойду пожарю.
Вита достала сумочки ношпу, выкатила одну таблетку и неуверенно потянулась к узкому старинному графину с водой. Запила прямо горлышка. Так и есть, тухлая.
Она поставила графин на место и аккуратно, чтоб не стереть помаду, промокнула губы платком. Нашла
Прошлась по комнате. Плетеная козетка у окна, кое-где продранная, такой же столик. И пыль, пыль. Напротив буфета книжный шкаф с резными колонками и выломанным замком. На полках что-то непонятное, чертежи какие-то. Из книг: «Теория и практика парашютной подготовки», Уголовный кодекс… о! Сборник Сельвинского. Вита достала книжку. «Моему взыскательному читателю Ростиславу Михайловичу Орлову 1930 г.». Вита прикинула, сколько лет было тогда «взыскательному читателю». Лет двенадцать-тринадцать. Поставила книжку на место, рядом со «Справочником машиностроителя».
Вита подошла к буфету, открыла: внутри было плохо. Тарелки не вымыты, а обтерты, по всей видимости, хлебом.
Коробочка с поливитаминами. «Молодится, старый хрен…»
– Взята с поличным! – Ростислав Михайлович поставил на стол скворчащую сковородку. – Прошу. – Он взглянул на Bиту. – У вас скулы в форме знака вопроса. Вспомнил: тонометр! – Он достал ручку.
Ручка не писала. Он тряхнул ее над полом. Капельки сорвались с пера на старинный, давно не мытый паркет.
– Простота нравов, – заметила Вита.
– Угу-у, – пробубнил Ростислав Михайлович, вписывая нужное слово. – Руки, кстати, не хотите помыть?
– Лень, – улыбнулась Вита. – Моешь, моешь весь день…
– Ну, сейчас я – кофе, и все. Магнитофон пока…
– Ростислав Михалыч! – донеслось коридора. – К телефону!
– Вот, слушайте, – он нажал клавишу и вышел комнаты.
Запел Окуджава. Вита подождала, когда шаги за дверью уйдут, достала помаду и посмотрела в зеркало. Губы были еще ничего, а вот румянца, прямо скажем, маловато. Она ткнула помадой в одну щеку, в другую и стала растирать их ладонями.
«Ничего еще девушка, – подбодрила она себя. – Старовата, конечно, да кто об этом знает?» Сняла зеленый поясок, но без него платье получалось уж очень балахонистое. Повязала снова: ничего, коричневое с зеленым не так уж плохо…
Над кроватью в углу комнаты висело что-то огромное, черное. Кошма не кошма… Бурка, догадалась Вита.
Она присела на узкую жесткую кровать. Над тумбочкой вместо настольной лампы зацепленный за гвоздь рефле Лида таким греет нос от гайморита.
– Я говорю, посуду надо мыть, – сказала она, когда Ростислав Михайлович с кофейником в руках вошел в комнату. – Тараканы пойдут…
Он поставил кофейник на журнал и выключил магнитофон.
– Вы знаете, Виталия Леонидовна, нет тараканов. У всех есть, даже у Додика, а у меня не живут. Может, грязи боятся, живые все-таки существа…
– А это что у вас такое? – Вита качнула подвешенный над столом
– Талисман. А по происхождению: вытяжной парашютик. «С помощью вытяжного парашюта вводится в действие главный купол. При отсутствии вытяжного парашюта главный купол вводится в действие без его помощи». Короче, бред сивой кобылы. Вреда больше, чем пользы. Только на талисман и годится.
Ростислав Михайлович достал буфета тарелку, поставил перед ней.
– Ну, уж нет! – Вита отодвинула тарелку и притянула к себе сковородку.
Ростислав Михайлович достал буфета вино.
– Я не буду! – замотала головой Вита. – Я от него помру. Водки рюмку я бы выпила.
– Водки нет. Могу сходить.
– Да Бог с ней, сядьте. Откуда у вас бурка?
– У этой бурки своя история, Виталия Леонидовна, – пожевав, сказал Ростислав Михайлович. – Я шел пальто купить. Захожу в комиссионку. Висит, несчастная. Никому не нужна. Купил, принес домой. Мать чуть не в слезы: у тебя же, говорит, пальто зимнего нет. Действительно нет. А эта – висит, пыль аккумулирует. Я погляжу на нее иной раз да как ударюсь плакать, а потом вспомню, что пальто зимнего нет, – смех берет. И главное: в шкаф не лезет, подлая, четыре метра в подоле.
– А что ж на пальто денег нет? Подработали бы где-нибудь…
– Вот и я думаю, – согласился он. – К вам на свидание шел…
– Это не свидание, – поправила Вита.
– …На несвидание, – согласился Ростислав Михайлович. – Иду, вижу объявление: требуются сторожа. Помимо зарплаты бесплатное обмундирование, переходящее в собственность. Цитирую.
– Прекрасно, – прокартавила Вита.
Ростислав Михайлович поднял голову от тарелки, взглянул на нее.
– Скажите «трактор».
– Тррактор, – сказала Вита. – Да ну вас! Чем чепуху городить, лучше включите. – Она ткнула вилкой в сторону магнитофона: – Я люблю Окуджаву.
И откинулась в кресле.
…Она допоздна просидела в мягком продавленном кресле. Пора было уходить.
– Ну, ладно, – сказала Вита, вставая. – Давайте послушаю вас напоследок. Объелась. – Она провела руками по животу: – Как вы считаете, я толстая?
– Гранд мадам бельфам, – прогундосил Ростислав Михайлович и достал
– под кровати напольные весы. – Прошу.
– Вы с ума сошли! – Вита отскочила от весов. – Я на них и в больнице-то не смотрю! Все врут! Холодильник бы лучше купили! – Она ногой задвинула весы под кровать. – Снимайте рубашку. – И вставила в уши пластмассовые наконечники фонендоскопа.
Ростислав Михайлович стянул свитер с дырой под мышкой и рубашку.
– Еще чуть – и прохудится, – устало улыбнулась Вита. – В сторожа надо. Фурункул? – спросила она, двигая фонендоскопом по его груди. Она всегда задавала вопросы, чтобы больной не очень зацикливался на прослушивании: – И тут? – она ткнула пальцем в сморщенный шрамик на плече. – Поглубже… Спиной… И здесь… А-а, это же не фурункулы… Это другой оперы…
– Этот – Венской.
– Да-а… – рассеянно сказала Вита. – Черт, жалко, давление нельзя померить… Дела-то у вас не очень…