Кубики
Шрифт:
Леонид много и невнимательно читает, что сопровождается чувством рассеянности и головными болями. От этих состояний у Леонида появляется новое выражение: «Паутину нагоняют». Леониду надоела учеба в техническом вузе, он мечтает о философском факультете, и вот уже полгода он в академическом отпуске.
Еще с ранних лет у Леонида возникает ощущение, что отец ему не родной. Иногда Леонид забывает об этом, но когда получает новое подтверждение своего неродства, подозрений возвращаются. Кажется, отец насмешливо, по-птичьи, смотрит на него, намекая этим на то, что Леонид чужой в семье. Разговоры отца всегда издевательские, он любыми способами стремится причинить Леониду вред. Во-первых, отец не поддерживает калорийную систему питания, ограничивая Леонида в средствах для покупки необходимых продуктов; во-вторых, он всячески стремится ухудшить психическое состояние Леонида, вызывая на ссору и расшатывая нервную систему тем,
Однажды Леонида чуть не сбивает машина, он едва успевает отскочить. Машина проносится мимо, но Леонид готов поклясться, что за рулем находился отец. Так Леонид приходит к убеждению, что отец решил его уничтожить. На улице Леонид замечает за собой слежку, узнает в разных местах одних и тех же преследующих его людей. Он понимает, что это отец организовал за ним наблюдение. Одного из соглядатаев Леонид встречает чаще других. Леонида озаряет: лицо юного незнакомца как две капли воды повторяет отцовские черты. Леонид понимает, что это и есть родной сын его отца, который и является главным помощником в преследовании Леонида. Мотив понятен — отец хочет устранить приемыша и вернуть в семью родного сына. Леонид часто видит «брата», и хотя тот всегда маскируется, меняет цвет волос и выражение лица, но Леонид уже легко узнает его под различными личинами.
Случай с машиной доказал, что отец настроен серьезно. Леонид готовится защищать свою жизнь. За пазухой у него завернутый в газету кухонный нож. Леонид тайком взял его из ящика серванта. Нож с длинным и туповатым клинком. Леонид за несколько терпеливых дней доводит нож до бритвенной остроты на точильном бруске. Также Леонид изучает атлас по анатомии человека и в одиночестве, как самурай, отрабатывает единственный защитный удар.
Больше Леонид ни с кем не общается. Он полагает, что отец все опутал своей шпионской сетью, доверять никому нельзя, в том числе и матери. С отцом он подчеркнуто любезен и даже слащав, Леонид боится подтолкнуть его к действии ям против себя.
Отчаявшись вызвать Леонида на ссору, отец начинает провоцировать Леонида мысленно. Он насылает на него негативные слова, чтобы внедрить в разум и преобразовать Леонида. В течение недели отец пытается мысленно сделать из Леонида то еврея, то баптиста. Леонид, применяя всю психическую энергию, заземляет враждебные слова и остается собой.
На улице Леонид сталкивается с «братом». Тот настроен агрессивно, он вначале пристально изучает Леонида, потом идет в его сторону. Леонид понимает, что отец, отчаявшись расправиться с Леонидом ментально, дал сигнал физической атаки. Леонид выхватывает из-за пазухи нож и наносит врагу отработанный защитный удар ножом в грудь. Брат и главный сообщник отца повержен.
Леонид разворачивается и бежит к дому. Леонид врывается в квартиру. В проеме двери появляется отец — он ужасен. Отец уже знает о гибели родного сына. Гнев окрашивает отца в ревущий огненный цвет. Он начинает уничтожать Леонида внушением слова «педераст». Леонида охватывает панический страх, он видит в перевернутом времени отца, падающего на софу, себя, бегущего прочь от отца, свою руку с кухонным ножом и струю крови. Умирающий отец дополнительно к «педерасту» начинает внушать Леониду словосочетание «красные ворота». Леонид слышит раненое сердце отца, шумное, как у собаки. Последним усилием воли Леонид, заземляя слово «педераст», вскрывает кухонным ножом собственное горло и выходит из жизни через внушенные отцом «красные ворота».
4
Чистякова Ивана я вот уже пятнадцать лет знаю, с того времени, когда моя сестра Лариса вышла за него замуж. И ничего плохого я о нем сказать не могу, в трезвом состоянии он золото, а не человек, но когда выпьет, становится неуправляемым. Если что не по нему — начинает рукоприкладствовать по малейшему поводу. Однажды побил табуреткой моего сожителя Шишкина Виктора, пятьдесят восьмого года рождения. Побил его на кухне у сестры Ларисы, а когда Шишкин упал, Иван бил об его голову тарелки, но тогда обошлось без серьезного членовредительства, и Шишкин Виктор просто ушел. Я ему помогла уйти со мной.
А проблема случилась в воскресенье тридцатого августа. Мы отмечали у Чистяковых день рождения их дочери Марины, то есть моей племянницы. Были еще соседка Ларисы Галка Раткевич и ее сожитель Кононенко, зовут Сашей. Отношения у сестры с соседкой Раткевич Галей непостоянные, то они ссорятся и не разговаривают, то чуть ли не в обнимку ходят и у них весьма дружеские отношения. Раткевич Галя, она, насколько я знаю, неразборчива в своих связях, у нее часто бывают посторонние
Утром Чистяков Иван с Ларисой выпил самогона, и я с ними была, потому что приехала помочь на стол приготовить, Лариса попросила меня еще позвать Галю Раткевич, та пришла, тоже чуть помогла и выпила сто граммов самогона, а Иван около стакана. После чего мы все легли немного поспать, а Галка ушла к себе. Примерно в пятнадцать часов Иван собрался в магазин и принес еще три бутылки крепленого вина. Одну бутылку мы выпили вчетвером: я, Иван, Лариса и наша с Ларисой мать, которая к этому времени уже пришла к нам в гости. Примерно в шестнадцать часов снова заглянула Раткевич. Впятером мы распили остальные две бутылки вина и две бутылки пива, ну и посидели за столом. Иван попросил денег у Раткевич на бутылку. Она дала ему десять рублей, он сходил в магазин и принес водки. Вместе мы выпили и эту бутылку. Потом мама и Лариса сразу легли спать, а Иван принялся жарить картошку. А я с Галкой Раткевич пошли к знакомой женщине за самогоном. Денег у нас уже не было, Раткевич взяла из дому четыре пакета сахара. Женщина эта проживает в шестьсот третьем микрорайоне. Дома мы ее не застали, на обратном пути встретили Галкиного сожителя Александра Кононенко, снова пошли с ним за самогоном к другой женщине. Та, другая, была дома, и мы купили у нее два литра самогона, отдали четыре пакета сахара и шесть рублей нам Кононенко добавил. Вернулись к Ивану с Ларисой. Это было примерно половина девятого. Сели и выпивали впятером: я, Иван, Галка Раткевич, Саша Кононенко и наша мама, а Лариса еще лежала в комнате и не выходила. Мать выпила сто грамм самогона, ее снова развезло, и Кононенко с Иваном буквально отволокли ее спать. Продолжали распивать спиртное вчетвером, начали танцевать. До этого — до начала танцев — Иван относил в спальню Ларисе сто граммов самогона. Танцевали, а потом и Лариса вышла к нам через двадцать минут. Внешне было видно, что все опьянели. Кононенко этот вначале стеснялся, затем стал раскованный, вроде как он всю жизнь был в нашей квартире. Галка Раткевич, та была сильно пьяна, и если прислонялась к стенке, то с трудом от нее могла оторваться. Иван стал такой с синевой в лице, что характерно для него, когда он перепьет. Лариса — та постоянно улыбалась, это тоже для нее характерно при опьянении. Я тоже была хорошая, но все соображала. Потом Иван и Кононенко вдруг сели проверять, кто кого на руку поборет, и Кононенко положил Ивана, тот заметно расстроился и, выходя из-за стола, с раздражением заметил: «Силен, силен», — и некоторое время ходил молча по комнате. С чего началась ссора, я не знаю, я была на балконе, курила. Вернулась на кухню, а там уже дрались Кононенко и Иван. Они наносили удары друг другу кулаками. Кононенко повалил Ивана на пол и стал бить ногами по корпусу. Я так поняла, что Иван несильно заехал Галке Раткевич по морде, а она позвала на помощь Кононенко. Во время первой драки Иван за нож не хватался, он лежал на столе. Нож обыкновенный, кухонный, с белой пластмассовой ручкой. Длиной сантиметров тридцать.
Мы с Ларисой растащили Ивана и Кононенко, Лариса увела Ивана в комнату, Мариша убежала к соседке тете Рае, что проживает в квартире в этом же тамбуре. Я сказала Кононенко и Раткевич, мол, пойдемте к вам, у меня есть еще стакан самогона — выпьем на троих у вас. Мы пошли к ним и там допили самогон и про ссору не вспоминали. Я вернулась к Ивану и Ларисе, и Мариша тоже. И вот с этого момента я уже время точно не ориентирую. Мы как-то все заметили, что Ивана в квартире нет, и ножа на столе тоже нет. И тут я услышала крик Галки Раткевич, Лариса первая побежала, я за ней. В тамбур высунулась из-за двери Райка. Она говорит: «Я мужа на третью смену отправляла, возвращалась и вижу — Иван с ножом звонит в дверь к Раткевич и матерится. Тут дверь как открылась, там какой-то мужик полураздетый, Иван толкнул его и они ввалились в квартиру Раткевич».
И тут крик жуткий, явно голос Кононенко:
— Больно, не надо!
Иван ему отвечает:
— Допросился! Допросился! Затем я услышала Ларису:
— Ой, Ваня, что ты делаешь, хватит, хватит, ты и так его убил!
А Иван отвечает:
— Ниче, бычара здоровый, выдержит!
Я открываю дверь и вижу: в коридоре ползет на боку Кононенко — по-моему, на правом боку, я точно не могу утверждать. У него все было в крови, и к чему он ни прикасался, становилось в крови. Он был в трусах, джинсовых брюках, но они были надеты брючиной только на одну ногу. Рядом визжала Галка Раткевич: