Кубрик: фривольные рассказы
Шрифт:
Игорь запил, перестал ходить на службу, потом уволился из Вооруженных сил и уехал к своим родителям в Саратов. Там и стал работать на речном флоте.
Не зря говорится, что злые языки страшнее пистолета!
Наталья.
4
Чу, запахло родиной!
Как это? Где это? Что это?
Неужели родина к нам приближается и настолько то становится очевидным, что не уйти нам, не деться никуда от ее аромата?
Вот и с родиной так же – просто задохнуться можно от внезапно нахлынувших чувств.
Вот идешь ты, идешь, никому не мешая, бормоча про себя всякую звонкую дребедень, покачивая на ходу в такт головой, и вдруг – как тебя шибанет.
Словно всего тебя скорежит, скрючит, продерет насквозь, холодом-холодом, мурашами, дрожью обдаст, а потом и жаром нестерпимым пойдешь ты изнутри, словно пылаешь, словно горишь, а это все она – родина.
Не отпускает.
Зовет.
Кличет: «Приди ко мне, сынку, приди! Уж я-то тебя обниму! Уж я-то тебя приюлю, приголублю, потому что люблю!»
Вот ведь пропасть какая! Юдоль, да и только! Право слово, юдоль, ежели не чего похуже. Будто налипло что-то и никак не отцепить, разве что о стену обмазать, только вот есть ли где-то стена? Тускло как-то, несвежо впереди!
«Кто там?» – шепчешь ты в полнейшем кошмаре, потому что видишь перед собой вдруг не девицу красную, а ведьму полночную, всю в крови невинных младенцев, с клюкой, с бородой до пят, с прыщами незарастающими, с язвами, струпьями – она. Точно она!
Полноте! Не может родина так себя повести. Что мы для нее, чтобы к нам она так приближалась? Мы для нее тлен и прах. Нас бы замесить во что-то полезное, а потом на лопату да в печь – вот и выпечется что-то угодное.
А так, сами по себе, на кой мы ей.
А вот съела, и хорошо.
Это ой как хорошо! Сыта на сегодня, вот и полноте!
А тебе все-то неймется. «Я, я!» – говоришь.
Чего ты-то, косоротенький? Угомонись! Упластайся! Твое дело очереди своей дожидаться.
А она настанет. Она придет. Очередь.
Вот тогда и употребят тебя.
Так что жди.
Знаете, чем может закончиться ухаживание мужчины за женщиной?
Оно черт-те чем может закончиться. Вот послушайте.
Воскресное утро в доме капитана третьего ранга Петрова было тем уже хорошо, что это был тот самый, редкий для морского офицера, выходной.
В эти минуты мы нежимся в голом виде в постели с женой или без жены, если она уже встала и отправилась колдовать на кухню. В последнем случае мы зеваем, обещаем себе еще немного соснуть и в то же время потягиваем носом – не готовится ли нам что-либо вкусненькое.
Петров потянул носом, но этот орган чувств никакой информации ему не принес – что же она там делает?
И Петров – как был, голый – отправляется на кухню. Там он видит: жена с увлечением гладит постельное белье.
Бесшумно подкравшись к жене сзади, наш бедолага обнял ее, и жена шутливо оттолкнула его со словами: «Отстань!» – а за ними стоял старинный дубовый кухонный шкаф, украшенный всякими такими резными штучками.
И попал Петров от толчка собственной жены голой жопой на ключ.
Ключ торчал из ящика.
Ну сколько раз говорить женам, что этот ключ вынимать надо?
Сколько раз им все это повторять?
А ключ – хороший, старинный, с разными завитушками – вошел Петрову точно в анус и там замер.
Вернее, они оба замерли – и ключ, и Петров. Он даже не вскрикнул, и мышцы, окружающие анус Петрова, так здорово схватили тот самый ключ за головку, что их даже от этого судорогой свело.
– Что? – спросила жена, заметившая, что лицом Петров потемнел.
Он молча указал на свой зад, скрипнув при этом зубами.
– О Господи! – вскричала жена, и после этого она совершенно машинально дернула Петрова на себя.
И вот тут заорал Петров. Это был крик дикого фазана, взмывшего свечкой из кустов.
Жена немедленно позвонила в «скорую помощь», и те обещали приехать.
Когда они вошли, то увидели Петрова, стоящего вплотную у старинного шкафа. Сверху, для благообразия, на него была надета только что выглаженная ночная рубашка жены.
– Ну? – сказала «скорая». – Что у нас тут?
А тут у нас был Петров, его жопа, ключ и ящик.
«Скорая помощь» очень долго пыталась влезть между Петровым и ящиком, задирая на нем ночную рубаху и полностью скрываясь под нею. Ничего не получалось. Петров стоял, прижимая ящик, и от малейшего прикосновения вскрикивал.
– А что, если вытащить сам ящик? – осенило наконец «скорую помощь». – Вытащим ящичек, а там и легче будет!
Но и ящик вытащить они не смогли. Провозившись, «скорая помощь» сказала:
– Зовите спасателей. Пусть они сначала вытащат его вместе с ящиком, а там уже и мы им займемся.
Спасателей я люблю за то, что они сплошь набраны из бывших военных, поэтому прибывают они очень быстро, а думают они при этом еще быстрее.
– А вы не могли бы сами, медленно двигаясь вперед, выдвинуть, хотя бы немного, этот ящик? – обратились они к Петрову.
И он попробовал двинуться вперед и жопой вытащить ящик.
Вперед-то он, воя внутренне и внешне, двинулся, а вот ящик – нет.
– Странно! – сказали спасатели. – Странный какой-то ящик.
– Старинный, – сказала жена.
– Оно и видно! – сказали спасатели. – Это как же он там застрял-то?
Пришлось и им рассказать всю историю с воскресным отдыхом с самого начала.
Петров в это время отдыхал под рубашкой.
И тут один из спасателей неожиданно протянул к нему руки, ухватился за него и дернул его на себя. Глаза у Петрова вывернулись наизнанку, а кричать он уже не мог – он был в глубокой коме.