Кубрик: фривольные рассказы
Шрифт:
В общем, долбились они долго, разгружались еще дольше, а когда одна лодка пару мешков попыталась недовыгрузить, мы ей еще стволом помахали, мол, давай, давай, у штурмана все подсчитано. Так что стрельбы у нас только утром закончились.
А за самогонкой все равно ходили, и покупали, и пили, а как же, кампания же антиалкогольная.
Малый ракетный корабль проекта 1234.1 он хоть и корабль, но все ж таки малый, поэтому трубы пароходной у него нет, а газовыхлоп главных двигателей осуществляется в воду, где-то в районе ватерлинии по бортам находятся эти приличных размеров отверстия, и поэтому мы борта на полкорпуса в черный цвет красим,
И жил у нас на пароходе Кошак. Вообще-то, когда работяги с СРЗ сватали матросам маленького котенка, назывался он Машкой, считался кошкой и царапался отчаянно. И был он Машкой, пока боцман, старший мичман Гаврилыч, не обнаружил во время телесного осмотра явные признаки КОТА и, пристыдив матросов, предложил звать животное ну хотя бы Мурзиком, что ли. Но никакая кличка к коту как-то не прилипала, и звали его все, кроме Гаврилыча, просто Кошаком. Ходил Кошак, как и положено, сам по себе, годков и офицеров сторонился, уважал мичманов и особенно Гаврилыча, крысаков давил исправно, короче, службу нес как все. Был он бело-рыжего окраса, форму носил с гордостью и за ее состоянием регулярными вылизываниями следил.
Как-то в конце сентября стояли мы в Военной гавани города Балтийска, вторым корпусом пришвартованные к СКРу ОВРы и собирались на стенд размагничивания. Стоим, никого не трогаем и вот часов в двенадцать ночи весь наш крейсер просыпается от диких кошачьих криков. Чуть помедлив, СКР просыпается тоже. Источник криков с верхней палубы был не виден, а только слышен, и слышен почему-то откуда-то снизу, с воды то есть. Стихийное совещание двух экипажей, а также освещение фонариками межбортового пространства никаких результатов не дали. Источник криков был слышен, но не виден, и только механик, похоже, все понял, но молчал. В общем, этой ночью два экипажа не спали.
Утром картина стала потихоньку проясняться. Подняв под дикие кошачьи вопли флаг, командир, пришедший из дома (выспавшийся!) и выслушавший доклад старпома, предпринял тщательное расследование. Оказалось, что какая-то сволочь сбросила ночью Кошака в воду. Может, за крысой погнавшись по верхней палубе, промахнулся наш Акела в красивом прыжке и сам за борт улетел, кто знает? В общем, в воду он шлепнулся и, очумев от такого поворота, увидел у себя перед мордой прямо в борту дырку (НОРКУ!), в которой, казалось, такое близкое спасение. Залез туда наш Машка, а когда понял, куда попал, заорал от тоски и безысходности.
На вопрос к механику, почему у него в газовыхлопе кошки, командир услышал в ответ, что забортные кошки в заведовании БЧ-5 не состоят. «А в чьем состоят, в чьем?!! Боцман!!!» – и к воплям Кошака присоединился рев командира. В итоге боцман, страдающий за кота, как за родного, страдания свои существенно пополнил.
Но командир быстро устал, а Кошак и не думал утихать. Механику было сказано делать что хочет, но животное из выхлопного коллектора достать, и вся электромеханическая боевая часть, забыв о предстоящем размагничивании, принялась с азартом ломать орущую трубу со стороны машинного отделения. СКР робко предложил помощь – мы гордо отказались и к вечеру убедились, что сложная система колен и клапанов, препятствующая морской воде залить главные двигатели, препятствует также и проникновению забортной кошки внутрь корабля. К ночи коллектор собрали. Вой не утихал. Командир, плюнув, сказал старпому разбираться и убыл домой. И старпом разобрался: сыграл тревогу и дал команду на запуск главных двигателей. (А давай, механик, задушим его, гада, на хрен!)
Это была мысль. Механик, просветлев ликом, ушел в машину, и через десять минут главные двигатели взревели радостно и обнадеживающе. «Как думаешь, мех, полчаса хватит?» – аж приседал от восторга старпом. «Пять минут хватит…» – подтверждал мех старпомовскую «Барбароссу», но быстрой победы не получилось, и когда через полчаса воя турбин и грохота дизелей наступила тишина, над водой сначала тихо, а потом все громче и отчаянней разнесся кошачий вой. «Ну, мля, уважаю…» – тихо сказал механик.
Мы с СКРом не спали вторую ночь.
Утром командир, скомандовав в абсолютной тишине, оглашаемой воплями Кошака, подъем флага, принял спасительное для всех, включая ополоумевшего Машку, решение. СКР и мы, снова сыграв тревогу и разбежавшись по постам, отшвартовались от стенки и друг от друга, чуть растолкали борта аварийными брусьями и, помолясь, пустили меж бортов надувную лодку с боцманом Гаврилычем и куском колбасы. Гаврилыч, действительно рискуя быть раздавленным в блин, до заветного отверстия все ж добрался, пару раз кыскыснул и колбасу в направлении криков протянул. В ответ крики прекратились и из газовыхлопа, влет сожрав колбасу, в облаке копоти вылетело нечто и в своего спасителя радостно впилось. Подняли на борт Кошака, который Гаврилыча из лап ну никак не выпускал, отмыли в умывальнике пеной для бритья, накормили и с богом пустили погулять.
И исчез кот, не стало его, будто и не было, решил, видно, покончить с жизнью кораблядской такой и списаться на берег. А жаль.
Это Александр.
Вот вам история.
Называется она «Первый переезд на практику в Севастополь».
Шло долгое распределение полезного места в двух плацкартных вагонах для предстоящего переезда на практику первого курса Каспийского училища.
Для этого командир роты с позывным «Зяблик» (он же в миру капитан-лейтенант Савенко) долго и мучительно рисовал план-схему вагона с целью найти максимум полезной площади для вмещения 138 курсантов в один вагон (пассажировместимостью 58 спальных мест).
– Эврика! – вскрикнул он. – Есть же третьи верхние полки («Но даже и с таким их количеством двенадцать человек должны будут сами искать место, как бы и где им устроиться на ночь!» – сказал ему внутренний голос.)
– Ну ничего, – сказал командир своему внутреннему голосу, – все утрясется, когда поезд тронется.
На том он и решил, дабы не обременять себя более мыслями.
На перрон начали подавать поезд.
Волосы у командира зашевелились при виде предстающих его взору вагонов.
Остановившиеся вагоны представляли собой зрелище боя железнодорожников с «Мессершмитами» во время Второй мировой войны.
По левому борту вагона окон, имевших стекла, было только четыре, краска вся ободранная, местами закопченная. Лесенка для подъема в вагон была помята, будто бы она побывала под траками танка. Часть вентиляционных грибков на крыше вагона отсутствовала, другая часть была дико искорежена, видимо, вследствие рикошета неразорвавшихся бомб…
В пустом проеме одного из окон, не имевшего стекла, одиноко развевалась ткань грязно-коричневого цвета, в прошлом напоминавшая собой занавеску. Весь колорит увиденной картины завершала широкая змеевидная полоса, процарапанная по всей длине вагона.