Кучум
Шрифт:
— Осень, осень, — пошевелил пальцами в воздухе Петере, пытаясь вспомнить значение русского слова.
— Когда снег повалит, — подсказал Федор.
— Ах, да, понял, понял, - закивал тот, — мало, ошень мало время…
— Я и не говорю, что много, — ответил Строганов, а спрашиваю, — сколько? Ты, Федор, как думаешь?
— Так и впрямь осень на носу, — пожал плечами тот, — не сегодня-завтра дожди зарядят, а там и снега поджидай…
— Сколько?! — жестко повторил Семен Аникитич.
— Не больше двух, — Федор развел руками.
— Цвай? — спросил
— Мне нужно десять пушек, — хлопнул ладонью о стол Строганов, — эти ваши две пушки что есть, что нет их. Десять!
— Больше пяти никак не осилить, хозяин, — покрутил головой Федор, — сам подумай: угля мало, руда пустая, слабая…
— И слушать ничего не хочу, — Семен Аникитич не отступал от своего, — если люди нужны, то скажите — с варниц сниму, пришлю сюда. Кони рабочие нужны? Будут. Что еще?
Мастера рассеянно смотрели на него, молчали.
— Отчего спешка такая? — наконец первым заговорил Федор. — Война что ль будет?
— Будет, — кивнул головой Строганов, — еще какая война будет. Пушки ваши мне, как воздух, нужны. Зачем — не скажу, но нужны. И эту, первую, с собой завтра же заберу в городок.
— Зер гут, — наконец заговорил тихо Петерс, — арбайтен, арбайтен, арбайтен. Пошли, — кивнул Федору. И они, не прощаясь, вышли, оставив Строганова одного.
Он переночевал на заимке, а утром заспешил обратно, велел сопровождающим его охранникам привязать к одной из лошадей пушку и доставить в городок.
Вернувшись к себе, он, не сняв дорожного платья, кликнул сотника Павла Ерофеева, что уже лет пять нес службу в городке. Тот скоро явился, вопросительно глянул на хозяина.
Семен Аникитич сидел под образами, уставя локти в столешницу и положив подбородок на сжатые руки.
— Садись, садись, — пригласил, — разговор серьезный к тебе.
Ерофеев, тяжело ступая, прошел к столу, придвинул к себе лавку, со вздохом опустился, положил шапку рядом. Так он молча просидел несколько минут, и Строганов, казалось, забыл о нем, сосредоточенно думая о чем-то своем. Павел несколько раз кашлянул в кулак, как бы напоминая о себе. Раскрыл было рот, чтоб спросить, зачем звали, но хозяин, спохватившись, заговорил первым.
— Слыхал я, будто бы ты, Павел, когда-то с казаками дружбу водил…
— Было дело, — криво усмехнулся тот, подумав, что правы те, кто говорил, мол, у хозяина полно наушников, которые обо всем доносят ему, получая за то отдельную плату.
— Да ты не бойся, дружбу с ними в вину не ставлю, — успокоил его Строганов, — хочу узнать у тебя… — чуть помолчал Семен Аникитич, — много ли у них людей? Сколько всего наберется, если вместе собрать? Десять сотен? Двадцать? А может, и все полета?
— Э-э-э… Да ты, хозяин, полегче чего спроси. Про то, сколь казаков есть, поди, один Господь Бог и знает. Но много, может, и полета сотен будет. Они ведь и казаки разные встречаются… Волжские, донские, есть и такие, что на Яике обитаются. А чего это у тебя интерес такой до казаков, позволь узнать.
— Скажи, а на службу ко мне они пойдут?
— А чего они
— Караул нести! Что ж еще.
— Вряд ли… Непривычные они, чтоб в крепости сидеть, в щелку глядеть, осадчиками прозываться. Казаки — они простор, волю любят.
— Но ты же пошел на службу ко мне.
— Со мной разговор особый. Нужда заставила сюда податься…
— Так что за нужда? — пытливо выспрашивал Строганов. — Не обезножил, сила имеется, башка, вроде как, неплохо варит. Чего не ложилось в казаках?
— Ладно, скажу тебе, хозяин, все одно узнаешь рано ли, поздно ли. Повздорил я там с атаманом одним из-за девки, да и… — Павел опустил голову и неожиданно замолк.
— Вон чего, — догадался Строганов, — поди, и жизни лишил атамана того, а чтоб тебя не прирезали дружки и подался в бега. Так?
— А почти так, — согласно кивнул головой тот.
— Ну, то дело давнее, поди, и забылось уже. Ты у меня, почитай годков пять как служишь…
— Точно, шестой год пошел тому.
— Вот и ладно. Хоть и говоришь, будто не схотят казаки в услужение ко мне наниматься, но невелик грех будет, коль ты с приглашением таким отправишься на Волгу…
— Я? — встрепенулся Павел.
— Ты, ты, — Строганов сощурил глаза, словно шилья воткнул в Ерофеева, и тот вдруг обмяк, тяжело вздохнул и слушал далее, не перебивая. — Я так понял, что казаки там разные есть. Есть такие, что ни за какие коврижки на службу наниматься не пойдут, а есть и иные. Вот и посули ты им хорошую кормежку, жалованье, оружие, какое пожелают…
— Ну уж, — не вытерпел сотник, — ты уж загнул, хозяин…
— Мое слово — закон. Знаешь сам. Сказал — выполню. В Москву, в Казань обоз снаряжу, а найду все, что обещано.
— Это не спорю. Держишь ты, хозяин, слово. Сколь же ты человек призвать хочешь? Сотню? Две?
— Да не меньше пяти.
— Пять? Да они тут все вверх тормашками подымут, поставят. Видать, не имел дела ты с казаками.
— Ничего. Мы еще поглядим, кто кого. Есть у меня слово такое, супротив которого никто не устоит. Справлюсь и с ними.
— Куда ж тебе столько воинов? С кем воевать собрался?
— Коль сам не догадлив, то нечего и спрашивать. Отправишься на лодке с десятью гребцами в конце недели. Дорогу, надеюсь, сыщете. А до снега успеешь обратно возвернуться.
— А коль не приведу казаков? Тогда как? — Павел поднялся.
— Не приведешь в этот раз, в другой сами придут. Главное, чтоб весть моя до них дошла. Я так думаю.
БЛАЖЕНСТВО ГРЯДУЩИХ
Князья Федор Барятинский и Алексей Репнин пробирались вдоль Волги в поисках казачьих разъездов, чтоб передать атаманам грамоту от царя московского о службе военной. Их сопровождал небольшой отряд в двадцать человек легко вооруженных стрельцов. Ехали уже неделю по почти безлюдным местам, где совсем недавно прокатилась крымская орда Девлет-Гирея, оставляя после себя головни обгорелых деревень, вытоптанные поля.