Кучум
Шрифт:
Слова Волдыря подействовали на многих и к писарю подошли сперва человек десять, а затем чуть не половина собравшихся, все еще осторожно поглядывая на царских гонцов.
— Слушай, Федор, — тихо проговорил ему на ухо Репнин, — глянь вон в тот конец. Никого не узнаешь? — и он указал на стоявшую отдельно от остальных группу казаков, в центре которой стоял кряжистый, широкоплечий, из зеленого сукна кафтане казак, внимательно глядевший на них.
— Вроде, знакомый, — ответил Федор, силясь припомнить, откуда он знает
— Неужто не узнал? То ж Василий…
— Точно он… — заулыбался Барятинский. — Чего же не подойдет тогда?
— Верно, неловко ему. Кто знает…
Барятинский же, окончательно признав в широкоплечем казаке своего спасителя, расталкивая толпу, кинулся к нему, не переставая улыбаться.
— Василий! Не признал что ли?! — и широко раскинул руки для объятий.
— Здравствуй, князь Федор, — скромно ответил тот, — как не признать. Признал. Да не ровня я тебе, чтоб обниматься.
— Ты это… не придумывай разное… Я ж тебе жизнью обязан, — и князь на глазах удивленных казаков обхватил его за крепкую шею, притянул к себе.
— А мы и не знали, Ермак, что у тебя среди царских посланцев дружки имеются. Гляди-ка… — загомонили казаки.
— Ладно тебе, Яков… Воевали вместе… Чего там, — как бы оправдываясь, отвечал на смешки товарищей Василий Ермак.
— Помнишь, как от крымцев уходили? Помнишь? В леске тогда еще спрятались… А потом самого Девлет-Гирея схватить хотели. Не забыл? — переполненный радостью встречи спрашивал Барятинский.
— Как не помнить, помню. Такое не забудешь…
— Он у нас такой, — опять засмеялись казаки, — коль сказал, то самого крымского хана заарканит и на веревочке приведет. Приведешь, Ермак, коль на спор?
— Да мы и тогда заарканили б его, коль не промашка одна, — ответил за чуть смутившегося Василия князь Федор.
— Где сейчас Колычев? Жив-здоров?
— А чего ему сделается, — ответил подошедший к ним Репнин, похлопал Ермака по крутому плечу и добавил, — а ты, я гляжу, на здоровье не жалуешься. Ишь, каков стал — богатырь!
— Ты уж скажешь, — еще больше смутился Ермак, который и впрямь был чуть ли не на четверть шире в плечах худощавого Репнина. Да и среди остальных, находившихся рядом казаков, он отличался скрытой силой, присутствующей и в повороте головы, и в движениях рук, налитых на груди мышцах.
— Оставайтесь с нами, глядишь, через годик тоже сил понаберетесь, — шутливо предложил крутившийся меж ними юркий Гришка Ясырь.
— Мы бы с радостью, да велено возвернуться вскорости. Вот, вас хотим с собой зазвать.
— А мы чего… Мы с радостью, — за всех ответил Ясырь и тут же осекся, встретившись с тяжелым взглядом Ермака, — как Василий скажет, — добавил и спрятался за спину Ильина.
— О том хорошенько подумать, покумекать надо, — свел брови Ермак, — на зиму глядя на войну переться…
— Некогда думать, — покачал головой Репнин, — ляхи прут на нас. Король у них нынче новый. Стефан Баторий. Не слыхали? Больно лют и умен. Разбил нас на границе, крепостей несколько занял.
— Как не слышали, слыхали, — поскреб голову Яков Михайлов, — были люди с ихней стороны, сказывали. Он не только нас, но и черкас поуспокоил. Такому палец в рот не клади…
— Думайте, казачки, думайте. Неволить вас никто не станет, — со вздохом закончил Федор Барятинский, — а нам поутру и обратно пора ехать, тех на Москву вести, кто согласие дал. Жалко, ежели ты, Василий, от такого дела в стороне останешься…
— Поглядим… — успокоил его Ермак, подмигнув незаметно, — дай срок до утра. Тогда и скажу свое слово.
Утром Василий Ермак, одетый по-походному, и с ним его сотоварищи верхом подъехали к собиравшимся в дорогу Барятинскому и Репнину.
— Однако, разбередил ты мне душу, князь Федор, — проговорил Ермак, пощелкивая плетью по голенищу сапога, — соскучился, видать, я по ратным делам. Не воевал еще с ляхами. Надо поглядеть, каковы они в деле.
— Так там не одни ляхи, — радостно улыбаясь, махнул рукой князь Федор, — а и литва, и немцы, свеи Всех узнаешь…
Вместе с ним из Качалинского городка вышло еще полторы сотни пеших и конных казаков, а всего со всех станиц казачьих набралось без малого шесть сотен.
Уже в последней станице к ним подошел чернобородый Мещеряк и указал на идущего следом человека:
— Еще один гонец прибыл. Только не с Москвы, а с Уральских гор. Тоже на войну зовет.
— Это куда? — спросил Ермак.
— От купцов Строгановых, — отозвался гонец. — Сам я, Павел Ерофеев, буду от них посланный…
— А что, жив еще старый Строганов?
— Аникита Федорович? Да уж сколько годков, как в земле. Теперича его сыновья заправляют всем. А ты, казак, видать, знал старого хозяина?
— Да знал немного, — нехотя ответил Ермак, — приходилось бывать в городках ваших.
— Ну, так пошли обратно. Молодой хозяин, Семен Аникитич, обещал и обрядить, и оружие, какое захотите, дать и сверх того жалование денежное положить. Соглашайтесь.
— Опоздал ты, гонец, малость. Чуть раньше, так глядишь и пошел бы, а теперь сговорились мы царю помочь, с ляхами повоевать малость.
— Жаль, а то нас хан Кучум скоро спалит, с земли сгонит.
— Хан Кучум, — Ермака словно кто в спину ударил, — он войной идет?
— А то как? С вогульцами мы и так справлялись, а у него, сибирского хана, воинов много поднабралось.
— Ладно, подождут пусть Строгановы. Будем живы, глядишь и нагрянем к вам на службу, коль царская не понравится. Точно говорю? — Ермак повернулся к казакам, внимательно прислушивающимся к разговору.
— Отчего же не спытать счастья, — отвечали те, — ляхов побьем, может, к вам на подмогу заявимся. Ждите…