Куда бежать? Том 3. Любовь
Шрифт:
– Каким образом я могу быть полезен?
– Александр Александрович, мне рассказывали, вы – отменный стрелок. Так как я своих солдат пока не знаю и поручить деликатное дело некому, попрошу вас вспомнить ваши навыки и их применить. Вы сможете попасть в человека с расстояния около двадцати – двадцати пяти саженей? Анархисты непременно попытаются уехать на этом поезде, и кто-то должен устранить того, кто держит машиниста на мушке, а возможно, и самого машиниста.
– Николай Никанорович, максимум через три четверти часа я буду в городе в нужном месте. Если поезд тронется с места, я свою роль исполню. И я очень прошу вас спасти мою жену и дочь. Они сейчас должны быть в поезде.
Выслушав доклад, что поезд окружён, Тельнецкий приказал не беспокоить его, пока он не доложит
– Не ожидал я вас, Николай Никанорович, ещё раз встретить в этой жизни.
– По правде сказать, я тоже удивлён нашей встрече, товарищ Вертинский, – ответил Тельнецкий и в тот же миг почувствовал приставленное к спине оружие.
– В отличие от вас, я предпочитаю обращение «господин Вертинский».
– Что же вас заставило опуститься до захвата поезда и взять невинных людей в заложники?
Вертинский не ответил, а только ехидно улыбнулся, рассматривая давнего знакомого. Прижатый к спине Тельнецкого ствол напомнил, кто хозяин положения, на что он заметил:
– Господин Вертинский, прикажите вашему бойцу убрать оружие. Думаю, мы обо всём договоримся, и вы уедете на своих условиях.
– В этом вы весь, господин Тельнецкий: рассудительный… осторожный… Противнику говорите, что тот хочет услышать, а по факту думаете, как ситуацию перевести в свою пользу…
– Уверен, мы договоримся. Прикажите убрать револьвер, – после очередной паузы повторил Тельнецкий.
– Что, шальной пули боитесь? – с издёвкой в голосе спросил Вертинский, не реагируя на просьбу.
– Так что же вы хотите?.. Какие будут ваши требования?
– Для начала распорядитесь принести сюда кассу полка, – ответил Вертинский.
– Вот удивили, – усмехнувшись, ответил Тельнецкий и продолжил: – Никакой кассы у этого так называемого полка нет и не было никогда. Полк должен вернуться на фронт в ближайшие дни, вот там касса и должна быть. По крайне мере, я на это надеюсь.
Вертинский призадумался. Видимо, размышлял, можно ему верить или нет. После раздумий задал неожиданный для Тельнецкого вопрос:
– Где Ломов?
– Ломов?.. Откуда мне знать?.. Я его давно не видел. Бросил в мой почтовый ящик записку и исчез. Почему-то решил попрощаться со мной письменно. В письме немного поплакался, видимо, от страха, а может, от старости… Ещё написал, что уезжает, куда – не написал. Где он сейчас и где он может быть – не знаю.
– Вы оба меня обманули…
– Извольте объясниться, господин Вертинский! – возразил Тельнецкий, не позволив Вертинскому закончить фразу.
– Не соизволю, – отрезал Вертинский. – Так как вы были в одной команде, спрос с вас будет за обоих… – Вертинский сделал паузу и, смягчив тон, продолжил: – Вы мне всегда были интересны как личность, но сейчас мне не до личных отношений. Вам много дано – с вас много и взыщем.
– Меньше всего в этих обстоятельствах хотелось бы дискутировать, но один вопрос всё-таки задам.
– Нет времени. В другой раз, Николай Никанорович. После! – резко обронил Вертинский, но перебить Тельнецкого не удалось:
– Ваши господа-товарищи по оружию знают, что вы хотите заполучить у меня доступ к миллионам,
На такой провокационный вопрос Вертинский не успел отреагировать. «Товарищ по оружию» за его спиной возмутился и выдвинул претензию, отчего Вертинский стал оправдываться, ему даже пришлось повернуться к тому лицом, а к Тельнецкому спиной. Боевик, державший Тельнецкого на мушке со спины, не остался безучастным к такому занимательному вопросу. Миллионы хотят все, и он не исключение. Он отвёл револьвер в сторону, а Тельнецкому только это и было нужно, чтобы резко повернуться и ударить анархиста левым локтем в челюсть. Тот ответил выстрелом, но пуля прошла в трёх вершках от Тельнецкого, и, к несчастью для Вертинского, попала в него, и тот, стараясь удержать равновесие, стал падать, опираясь о стенку вагона. Тельнецкий, продолжая движение, перехватил руку анархиста и его же рукой опустошил барабан револьвера в остальных товарищей Вертинского.
Из купе, где размещались Барковские, Никанор Иванович и Сухожилин, появился ещё один анархист, направляя револьвер в сторону Тельнецкого. Инженер Сухожилин в попытке вонзить нож в его спину всем весом оттолкнул неприятеля, тот упал на Вертинского, рефлекторно нажав на спусковой крючок. Пуля досталась Вертинскому, ранив его в грудь. Если после первой пули Вертинский ещё был в силах взяться за оружие, то после второй он перестал сопротивляться.
Тельнецкий нащупал пульс на запястье анархиста, которого ударил, снял с него ремень, перевернул оглушённого на живот и связал руки за спиной. Подошёл к Вертинскому, осмотрел его и, убедившись, что тот ещё жив и не представляет опасности, переключил внимание на второго лежащего анархиста, раненного ножом в спину. Тельнецкий начал искать пульс ровно в тот момент, когда анархист пошевельнулся и попытался встать на колени. Тельнецкий одним ударом колена в голову вернул его на пол, после чего его же ремнём связал. Вооружившись револьверами, пошёл осматривать остальных. Первый, кто встретился ему на пути, был уже мёртв, а вот второй пока был жив. Одна пуля попала ему в бок, и рана не казалась смертельной, но вот вторая пуля угодила в шею, отчего тот уже с трудом дышал. Тельнецкий, осмотрев рану, поднялся и с сожалением произнёс:
– Эх, Бачинский, Бачинский. Кому ты продался? Судя по ранению, ты больше не жилец. Не было бы тебя здесь, жил бы да жил. Детишек воспитывал. Их мне очень жалко.
Раненый Бачинский, не способный сказать и двух слов, одной рукой зажимал рану, другой умолял Тельнецкого помочь ему, но вот только чем именно помочь? То ли прекратить мучения, то ли оказать медицинскую помощь.
– Не могу быть милосердным и ускорить твою участь и не могу кровь остановить. С таким ранением это невозможно. Мучайся. Ты эти пули заслужил. Против простого народа пошёл. Вот соразмерную кару и получил.
Тельнецкий разоружил давнего знакомого филёра и, взглянув ещё раз на него с сожалением, отвернулся и пошёл к Вертинскому, состояние которого ухудшалось с каждой секундой. Тельнецкий осмотрел раны Вертинского, достал из его кармана платок и зажал рану на груди, помог ему облокотиться и уже начал говорить, но Вертинский его перебил:
– Николай, прости. Богом прошу, прости меня… Россия дала второй шанс. Дала шанс быть человеком, не предавать Родину, но я, дурак, считал, что без денег никому не нужен… Я без любви к Родине никому не нужен… Я много думал… Я так виноват перед Россией. Так виноват перед людьми, перед простыми людьми. Мне доверили, а я их предал. Я чуть не загубил этих людей… – Вертинский хотел показать на купе, но не смог поднять руку, – простых, невинных людей. Простите, люди… Николай… При других обстоятельствах я бы не просил. Сейчас не до обид… Богом прошу… Верни моего сына в Россию… Сын – он русский, он должен жить на родной земле… Ломов, тварь, меня обставил, обокрал и вывез моего сына за границу. Я не знаю, где он сейчас… Я стал гопничать… хотел немного подзаработать и уехать искать сына и мою Люсю. Ломов страшное существо… Не связывайся больше с ним… Это он тебя сдал, и тогда, в десятом, и в прошлом году. Он тебя… предал… Слышишь? Почему молчишь?