Куда бежать? Том 3. Любовь
Шрифт:
P.S.
Ты говорил, у тебя есть дети. Я этому неимоверно рад, но у меня есть некоторые опасения насчёт их воспитания. Если они будут воспитаны на твоём примере, то, возможно, они так же негуманно отнесутся к тем, кого они будут считать врагами. Враги тоже люди. Им нужно дать шанс одуматься и изменить своё поведение, своё отношение к русскому миру. Если изменений не произойдёт, тогда враг – он и есть враг.
Очень прошу тебя своих детей воспитывать согласно нашим многовековым традициям, которые
***
Никанор Иванович вдумчиво перечитал письмо, решил его переписать, но, написав всего одну строку, остановился, задумался и только спустя десять минут вернулся к бумаге. Написал ещё две строчки и опять остановился. Его позвали к столу, и это послужило для него знаком отказаться от желания переписать письмо. Он аккуратно вложил бумагу в конверт, запечатал и вышел из кабинета. Поспешил к флигелю и, найдя дворника на месте, непререкаемым тоном потребовал отнести и вручить письмо лично в руки Николаю. Напуганный городскими событиями дворник всячески отказывался, но настойчивость и решимость хозяина дома возымели верх.
У вечно недовольных все остальные вечно виноваты
Письмо от родителя, как и было указано на конверте, Тельнецкому было передано в руки в тот самый момент, когда в кабинет впустили просителя из числа горожан.
После слов настойчивого горожанина: «У меня есть важные сведения, я хочу помочь партии», – его впустили в здание. Если бы не эти громкие заявления, его бы погнали от штаба, но солдаты, провожавшие просителя под конвоем до заместителя полка, побоялись его отпустить, подумав: а вдруг действительно что-то важное. Фреймо расспросами попытался выяснить, что такого важного хочет рассказать этот горожанин, но тот наотрез отказался выдавать свои секреты. На любой вопрос Фреймо он твердил одно и тоже: «Только командиру, только ему», – и добился приёма. Тельнецкому доложили о настырном просителе, пояснили причину визита, и он его принял.
Гость, войдя в кабинет, сдавленным голосом поздоровался и скованными движениями присел на предложенный стул чуть не по центру кабинета, аккурат против стола Тельнецкого.
– Если ваши сведения будут ложными или окажутся провокационными, вас покарают по законам военного времени. Вы это понимаете? – обратился Тельнецкий к горожанину, держа в руках полученное от родителя письмо.
Желание прочесть в какой-то момент взяло верх, и Тельнецкий даже взялся вскрывать конверт, но эмоциональное состояние незваного гостя вызывало не меньший интерес, и, как следствие, Тельнецкий отодвинул письмо на второй план.
– Верные они или нет, не только от меня зависит, а и от вас, – жалостливо проблеял горожанин. – Как отреагируете на мой сигнал, так и решится.
– Кто вы? – не переходя к теме, спросил гостя Тельнецкий, крутя в руках его паспорт.
– В книжке написано. Я… Ковальский Шимон Сергеевич, – гость привстал немного, поклонился и, будто приветствуя хозяина кабинета, помахал кепкой. – Купец я. Лавка
Гость стал описывать свою семейную жизнь, начиная повествование чуть не со дня женитьбы, а когда приступил к перечислению детей, называя каждого ребёнка, его пол, возраст, особые приметы и сопровождая дифирамбами, у Тельнецкого закончилось терпение, и он резко прервал речь купца:
– Шимон Сергеевич, если вы сейчас не перейдёте к делу, я буду вынужден вам отказать в аудиенции и на этом мы распрощаемся.
– Так я и веду мой рассказ к сути. Прошу выделить ещё буквально полминуты, и будет сама суть.
Тельнецкий в ответ кивнул в знак согласия и гость продолжил:
– Мои старшие сыновья окончили гимназию с отличием. Я уже хотел их в какой-нибудь университет или училище определить, присматривался к Императорскому Московскому инженерному училищу, хотел, чтобы они выучились на инженеров, но посчитал барыши и понял: не потяну я двух студентов сразу. Я к Барковскому на поклон: «Мол, определи и моим детишкам бурсу, пансион то есть. Смиренно прошу», – а он мне отказал, говорит: «Вы человек с доходами, справитесь и без меня». Он всем крестьянам и ремесленникам бурсу определяет, а моим сыновьям, видите ли, – нет. То есть по убеждению Барковского, я с доходами. Откуда он это взял? У меня одни расходы в лавке. Еле-еле концы с концами сводим. Нет, я не жалуюсь, но выделить моим сыновьям стипендии мог бы ведь, а? – раздосадованным голосом спросил Ковальский Тельнецкого.
Тельнецкий уже собирался прогнать назойливого гостя, но, услышав фамилию Барковского, передумал и решил дослушать до конца. Удивлённый риторическим вопросом, хозяин кабинета и не думал отвечать, а стал искать причину, зачем Ковальский задаёт такие вопросы. Несколько секунд он молча смотрел на гостя, терпеливо ожидавшего ответа, и спросил:
– Ко мне зачем пришли? Вы говорили про какие-то важные сведения, а рассказываете мне про вашу жизнь. Зачем?
– Так дослушайте, товарищ Тельнецкий! Дослушайте! – зачастил Ковальский умоляющим голосом.
– Мне кажется, вы занимаетесь саботажем, отнимая у меня время.
– Нет! Нет! Нет! – вскакивая со стула, возразил Ковальский. – Перехожу к сути. Я знаю, где Барковский прячет муку. И… – немного подумав, договорил: – И разные крупы там тоже есть.
– И где же? – удивлённо спросил Тельнецкий.
– Вы погодите, товарищ Тельнецкий. Вы мне тоже должны что-нибудь предложить. Я к вам с ясными помыслами. Я радею за партию и хочу справедливости.
– А почему вы не пришли за справедливостью к Кремневу?
– Он изверг, а вы наш, из нашего города. Я вас помню, когда вы ещё юношей бегали по этим улицам, – гость показал рукой на окно. – Помню вас, – воодушевлённо проговорил Ковальский.
– И какой справедливости вы хотите? – спокойно задал вопрос Тельнецкий, догадываясь, о чём пойдёт речь.
Опасения Тельнецкого оправдались. Ковальский в обмен на сведения о спрятанной муке потребовал упрятать Барковского в тюрьму.
– То есть вы хотите отомстить Барковскому за то, что он не выделил стипендию и московский пансион вашим сыновьям? Так?