Куда смотрит прокурор?
Шрифт:
– Ты не красней, Гаврилыч, не заводись, – заметил, быстро взглянув на него, Туз. – Думаешь, мне легко было в жизни Жаном Тузом быть? Да еще в органах?! Да еще во времена борьбы с безродными космополитами! Каждому же не объяснишь, что батя мой сына назвал в честь французского боевого товарища… Тебя-то небось мамаша осчастливила таким имечком – в честь артиста опереточного?
Герард Гаврилович лишь чуть кивнул, отдавая должное проницательности своего нового начальника и расценивая это как комплимент, ибо, повзрослев, он превратился в достойного привлекательного молодого человека.
– А ругаюсь я почему? Есть там в областной прокуратуре, понимаешь, у меня старинный дружок в кадрах… У меня с его женой история одна веселая была… Так этот саксофон узнал об этом, затаился и гадит с тех пор мне по-маленькому. По-большому, видишь, силенок не хватает. Я, говорит, Тузу такую команду в прокуратуре составлю, что над ним весь район потешаться будет. Ну и началось! Как какой-нибудь Лапинздронов или Трюфель там в областной прокуратуре возникнет, так он их сразу ко мне переводит. Раз Засорайко – значит, мой. Если Дурнев – тоже, Граматикопуло – тоже ко мне… У меня следователь был – Плохой, представляешь? Следователь Плохой! А еще были Буйбля, Шкуропет, Бардак, Хердувимов и Забабашкин… Нет, ты представляешь, прокурор Туз и его Шкуропеты да Забабашкины! Он, этот засранец, таких специально в институтах выискивал. По прокуратуре идешь – как по комнате смеха! Таблички на кабинетах одна другой краше. Он меня, гад, до того довел, что я при каждом новом сотруднике вздрагиваю.
Туз говорил так искренне, с такой болью, что Герард Гаврилович не мог ему не поверить и не посочувствовать.
– Так что Гонсо – это, считай, шикарная фамилия! Загадочная. Не то что Хердувимов, там все сразу понятно. В общем, не журись!
Туз помолчал, а потом осторожно спросил:
– Слушай, Гаврилыч, я что-то сразу не соображу, в каких местах такие фамилии водятся? В заморских небось?
Герард Гаврилович покорно вздохнул и сказал:
– В Монголии.
– Во как, в Монголии, – покрутил круглой седой башкой Туз. И тут же оживился, заерзал нетерпеливо в кресле и подмигнул Герарду Гавриловичу: – Слушай, так ты что, можешь сказать, как монгольского космонавта зовут, а?
– Жугдэрдэмидийн Гуррагча, – бесстрастно доложил Герард Гаврилович начальству. – Дублером был Майдаржаввын Ганзорик, сокращенно от Ганзорихуяк…
Когда Туз пришел в себя, он только слабо махнул рукой:
– Ладно, Гаврилыч, ты только никому больше этого не говори. Особенно при бабах! Кто знает, что им на ум взбредет? Подумают еще невесть что!.. Вообще-то народ у нас хороший, но интересный. Один капитан-разбойник Мурлатов со своим Шламбаумом чего стоит.
– А почему капитан-разбойник? – удивился Гонсо.
– Потому что это смесь такая хитрая. Капитана-исправника, который еще при царе-батюшке за порядком в уезде следил и был в нем царь и бог, и соловья-разбойника, который всех, кто ему попадется, без дани не пропускал… Вот и получился – капитан-разбойник. Любимая присказка – «Лови, мент!» А чего лови, не уточняет. Но я-то знаю, что не преступников он имеет в виду, а совсем другое…
От «лови момент», догадался про себя Герард Гаврилович. То есть стремись не пропустить удачного случая. Что ж, остроумие капитана-разбойника нельзя было не оценить по достоинству.
– Я знаю, ты сейчас спросишь, а что же этого капитана-разбойника нельзя за одно место взять? Взять-то можно, но брать надо наверняка, так, чтобы самому в дерьме не оказаться. Ты, Гаврилыч, запомни сразу одну вещь. Мы с тобой, конечно, на страже закона стоим и стоять должны, но… Но страна у нас с тобой – страна не законов, а обычаев. И забывать нам этого нельзя. Иначе и закон не охраним, и сами дерьма нахлебаемся по самые уши…
– «Обычай – деспот меж людей», – вспомнил Гонсо.
– Как, ты говоришь? Обычай – деспот средь людей? – с одобрением повторил Туз.
– Это не я, это Пушкин, – смутился Гонсо.
– Тоже молодец! – похвалил великого русского поэта за наблюдательность Туз. – Схватил, понимаешь, самую суть. Ай да Пушкин!.. Но, Гаврилыч, хоть он и деспот, не будем думать, что обычаи нам только мешают. Их тоже надо уметь использовать. Тут всегда маневр нужен. А Мурлатов… Он хитрожопый до невозможности и в обычаях местных большой дока. Работает тонко, как в песне. Помнишь – «каждый сам ему приносит да еще спасибо говорит»… Вот это прямо про него.
– А может, мне им заняться? – возбудился Герард Гаврилович. – Пощупать, понаблюдать…
– На подвиги потянуло? Не наше это дело! Наше дело что? На нарушения закона реагировать, а не подсматривать и подглядывать. Понял? А то, – крякнул Туз, – смотри, чтобы он тобой не занялся. Мало тебе тогда не покажется. Он теперь, по моим данным, с адвокатом одним спелся. Есть у нас тут такой Шкиль, из новых и больно прогрессивных… Такой расторопный, что на ходу подметки режет. Многие теперь свято верят, что он кого захочет от приговора спасет, а кого захочет – посадит. Он у нас тут теперь новый герой!
– Герой нашего времени, – решил еще раз блеснуть эрудицией Гонсо.
Но Туз лишь рассеянно кивнул головой. Видимо, ему было не до гения Лермонтова. Проклятый адвокат Шкиль занимал все его мысли.
– А помощником у него Мотька Блудаков, наш, лихоманский. Я помню, как его мать еще в брюхе носила, а теперь он тоже – деловой. С этого Шкиля глаз не сводит, атаманом называет.
– А он что, из казаков, что ли, этот Шкиль?
– Это дед у него был казак, а отец сын казачий… А сам он – хрен собачий!
Герард Гаврилович по выражению лица Туза понял, что затронул самое больное место прокурора.
– Эти двое, Шкиль да Мурлатов, кого хочешь раком поставят, – мрачно констатировал Туз. – Некоторых наших работников, можешь представить, Гаврилыч, чуть ли не до слез в суде доводят.
Туз расстроенно замолчал, видимо, сильно переживая позорную страницу в истории его прокуратуры.
– А шламбаум – это что? – спросил Гонсо. Он как раз, наоборот, ощутил прилив сил и волнительную готовность вступить в схватку с коварным капитаном и циничным пронырой-адвокатом. – Вы сказали: капитан-разбойник со своим шламбаумом…