Куда ты пропала, Бернадетт?
Шрифт:
– Я не пойду с тобой наружу!
Мы боролись и царапались, рассыпая вокруг себя листы бумаги для оригами и продвигаясь в сторону выхода. Я уперлась ногой в дверной косяк, чтобы папа не смог пропихнуть меня дальше.
– Так что за преступление совершила мама, а? – кричала я. – Наняла в Индии помощника, который исполнял ее поручения? А что такое «Саманта-2»? Это чтобы люди сидели, а робот все за них делал. Ты угрохал десять лет жизни и миллиарды долларов, изобретая способ, чтобы людям не надо было проживать свою жизнь. Мама придумала, как это делать за семьдесят пять центов в час, а ты решил сдать ее в психбольницу!
– Значит, вот как ты думаешь?
– Ты шел по проходу в
– Я этого не писал!
– Это твоя подружка писала! Мы оба знаем правду. Мама сбежала, потому что ты влюбился в своего админа.
– Идем наружу.
Папины тренировки, как выяснилось, не прошли даром, потому что он поднял меня одной рукой, словно я была сделана из бальсового дерева, а другой распахнул дверь.
Прежде чем она закрылась, я успела увидеть бедных японцев. Никто не шелохнулся. В воздухе застыли несколько рук с листками. Было похоже на восковую диораму мастер-класса по оригами.
С начала нашего путешествия я не выходила наружу. Уши моментально загорелись, а нос превратился в обжигающе холодную ледышку посреди лица. Ветер был такой сильный, что глаза замерзли изнутри. Скулы, казалось, вот-вот треснут.
– Мы еще даже не в Антарктиде! – прокричал папа сквозь ветер. – Чувствуешь, как холодно? А?
Я открыла рот, и слюна внутри превратилась в ледяную корку. Я сглотнула, что потребовало больших усилий. Это был вкус смерти.
– Как бы Бернадетт выжила тут пять недель? Оглядись! Вдохни! Мы еще даже не в Антарктиде!
Я втянула руки в рукава и сжала онемевшие пальцы в кулаки.
Папа потряс рапортом перед моим носом.
– Правда в том, что мама вернулась на борт целой и невредимой пятого января в шесть часов вечера, а потом начала пить. Волнение на море не давало бросить якорь. И все. Тебе нужны факты? Вот они. Этот ветер и этот холод – вот факты.
Папа был прав. Он умнее меня, и он прав. Маму мне не найти.
– Отдай, – сказала я и потянулась к рапорту.
– Я не позволю тебе заниматься этим, Би! Нет ничего хорошего в том, чтобы постоянно искать то, чего нет!
Папа помахал рапортом, я попыталась схватить его, но мои конечности онемели, а руки запутались в рукавах, а потом было уже поздно – все до последнего листы улетели высоко в небеса.
– Нет! Это все, что у меня есть!
Ледяной воздух резал легкие, словно нож.
– Это не все. Би, у тебя есть я.
– Я тебя ненавижу!
Я вбежала в нашу комнату и проглотила две белых таблетки – не из-за морской болезни, а потому что знала, что они меня вырубят. Я просто уснула. Резко проснувшись, я почувствовала, что больше не хочу спать. Посмотрела в окно. Море было черным и неспокойным. И небо таким же. В воздухе висела одинокая птица. Что-то качалось на волнах. Это была огромная глыба льда – первая вестница ужасной земли, ждавшей нас впереди. Я проглотила еще две таблетки и уснула.
Затем комнату наполнила музыка – сначала она звучала тихо, но через пару минут громкость стала постепенно нарастать. I’m starting with the man in the mirror, – пел Майкл Джексон. Это была побудка, звук шел из динамиков. А щель между шторой и стеной ярко сияла.
– Итак, доброе утро, – сказал голос по громкой связи. Выдержав зловещую паузу, он продолжил: – Для тех, кто еще не имел удовольствия выглянуть из окна, – добро пожаловать в Антарктиду. – При этих словах я подскочила. – Многие из вас уже на палубе, наслаждаются ясным и тихим утром. Земля впервые показалась на нашем горизонте в половине седьмого, когда мы приблизились к острову Сноу Хилл. Сейчас мы входим в бухту Десепшн.
Я отдернула штору.
Вот он – черный скалистый остров, ниже – черная вода, выше – огромное серое небо. Антарктида. У меня сильно засосало под ложечкой. Если бы Антарктида могла говорить, она бы сказала: «Тебе тут не место».
– Посадка в «зодиаки» начнется в девять тридцать, – продолжил новозеландец. – Экскурсии будут вести наши биологи и профессиональные фотографы. К услугам любителей гребли имеются каяки. Температура – минус тринадцать градусов по Цельсию, восемь по Фаренгейту. Доброе утро и еще раз добро пожаловать в Антарктиду.
Вбежал папа.
– Ты проснулась! Искупаемся?
– Искупаемся?
– Это вулканический остров. Тут бьет горячий источник и прогревает воду в одном месте около берега. Что скажешь? Хочешь окунуться в Южный океан?
– Нет.
Я увидела себя со стороны. Словно прежняя Би стояла рядом и говорила: «Да что тут думать? Тебе точно понравится. Кеннеди упадет в обморок». Но мой голос подчинялся новой Би, а она сказала:
– Ты иди сам, пап.
– Есть у меня подозрение, что ты передумаешь, – произнес папа нараспев. Но мы оба знали, что он выдает желаемое за действительное.
Шли дни. Я никогда не могла определить, который час, потому что солнце вообще не заходило. Ориентировалась по папе. Он ставил будильник на шесть утра, как дома, шел в спортзал, потом раздавалось пение Майкла Джексона, папа возвращался и шел в душ. Он разработал систему: приносил в ванную чистое белье, надевал его там, выходил и заканчивал свой туалет уже в комнате. Однажды он сказал: «Вот дьявол, никак не найду свой чайник для носа». Затем он уходил на завтрак, возвращался с тарелкой еды для меня и ксерокопией шестистраничного дайджеста «Нью-Йорк таймс», поперек первой полосы которого шла надпись от руки большими буквами: «ЭКЗЕМПЛЯР АДМИНИСТРАТОРА – НЕ УНОСИТЬ». Газеты печатали на обороте вчерашнего меню. Мне нравилось читать, какую рыбу подавали вчера на ужин – я и названий-то таких не слышала. Клыкач, мерлуза, полиприон, красный пагр. Я прятала их на случай, если Кеннеди мне не поверит. Затем папа, король многослойности, вдумчиво облачался в одежду для полярников, умащивал себя солнцезащитным кремом, бальзамом для губ и глазными каплями и уходил.
Спустя некоторое время черные резиновые моторки, которые назывались «зодиаками», переправляли пассажиров на берег. После отхода последнего «зодиака» я оживала. Так делала только я и пылесосы. Я поднималась на самый верхний ярус, в библиотеку, и наблюдала, как некоторые пассажиры играют в «колонизаторов». Еще там было много пазлов, и я поначалу обрадовалась – я обожаю пазлы, – но внутри коробок неизменно обнаруживались записки о том, что «в этом пазле не хватает столько-то кусочков», и собирать их уже не хотелось. Была там еще одна женщина, которая тоже никогда не покидала корабль, не знаю, почему. Она со мной не разговаривала, все время сидела с толстой книжкой судоку. Вверху каждой страницы она писала название места, где она решала эту головоломку, – на память. Каждый раз одно и то же: «Антарктида». Большую часть времени я просто сидела в библиотеке. Она была стеклянная со всех сторон, поэтому мне все было видно. Единственное, что вам нужно знать об Антарктиде, – она состоит из трех горизонтальных полос. Внизу – полоса воды, цвет – от черного до темно-серого. Выше – полоса земли, обычно черная или белая. Потом – небо, какой-нибудь серый или голубой. У Антарктиды нет флага, но если бы был, то состоял бы из трех полос разных оттенков серого. Можно было бы, конечно, выпендриться, сделать его просто серым и сказать, что на самом деле там три полосы – вода, земля и небо. Но придется, наверное, слишком долго объяснять.