Куда уехал цирк
Шрифт:
— Медведь. Голодный, — просветил его Сонк, и закрыл клапан спальника поплотней.
Больше явление медведей народу никто не прокомментировал. По причине сна.
— Ну надо же… нервы у всех просто отсутствуют, — бурчал себе под нос командир, протирая глаза. — О! Под полотенцем лежали две буханки хлеба, купленные вчера вечером в пекарне неподалеку. Почему бежать за хлебом с утра было лень, а вечером по темноте нет, осталось для Ло загадкой. И теперь две большие, со слегка общипанными корочками буханки были как раз кстати.
«Медведям свежий хлеб вреден, а такой в самый раз, — думал китаец,
Вокруг было еще безлюдно, утро уже пришло, но окончательно еще не проснулось, как, впрочем, и люди. Медведь сидел посредине клетки и требовательно взревывал. Животное было худое, нечесаное с висящими клочьями свалявшейся зимней шерсти. Однако клетка сияла чистотой: пол засыпан свежими опилками, вода в поилке явно только что налита.
Спиной к Ло, прямо у клетки, сидел подросток. По худобе он мог поспорить с медведем. Мальчик сгорбился и что-то тихо говорил медведю. А тот, будто прислушиваясь к словам, умолкал, а потом ревел в ответ. Он увидел незнакомца первым, мгновенно встал во весь рост на задних лапах и угрожающе рыкнул. Мальчик вскочил и даже отступил на пару шагов вдоль клетки. Ло молча поклонился, и протянул пареньку буханку хлеба.
— Лесной человек голоден, дай ему немного поесть.
Паренек дернулся взять хлеб, но потом спрятал руки за спину и покачал головой.
— Извините, но у меня нет денег, чтобы заплатить вам. Медведь тем временем просунул нос, сколько мог сквозь широкие прутья и громко втягивал воздух.
— Если лесной человек, перестанет громко кричать, — Ло на мгновение задумался, формулируя фразу, — в нашей палатке станет тихо. И можно будет еще поспать.
Мальчик взял хлеб и отдал его медведю. К удивлению командира ходоков, зверь не накинулся на еду, а чинно уселся на зад и начал аккуратно выцарапывать средину из буханки.
— Потапыч, так всегда ест, сначала мякушку, а потом уже горбушку на сладкое, — паренек держал вторую буханку хлеба и его ноздри вздрагивали, ловя запах хлеба. Голоден был не только медведь, но и его хозяин.
— Пошел досыпать, — Ло демонстративно зевнул и ушел к себе. Второй раз, командира разбудили возмущенные голоса, обсуждавшие, какой гад сожрал ночью хлеб. Коротко объяснив, что этот гад — соседский бурый медведь и кому охота может пойти к нему и выяснить с ним отношения, Ло быстро раздал задания. Кому, что и когда делать. Двойняшкам, к примеру, было велено после завтрака ненавязчиво познакомиться с соседями, разузнать о проблемах и вообще как можно больше.
— А было бы неплохо, — высказал свое мнение аналитик. — Решились бы все проблемы сразу. И главное, никто бы вопросов не задавал. Команда дружно сказала: «АААААА» и разбежалась по своим делам.
Марья осталась за сторожа, и, как истинный завхоз, принялась за побаночный, как изволил пошутить командир, подсчет имеющейся провизии. Во второй половине дня под присмотром Шведа, предстоит поход за платьями. Предназначенные для Доусона теплые одежки в летних широтах явно не годились. Решили покупать местные. Но, ЭТИ платья и рубахи мужикам надо стирать! И — о ужас! — еще и гладить. А как это делается, Марья представляла плохо. Уже Бог знает сколько вся одежда изготавливалась
— Привет, милочка, — по внушительной фигуре и закрученным стрелочкам усов, Марья опознала Цагеля.
— Здравствуйте мистер… — она сделала не ловкий реверанс.
— Цагель, Зифригд Цагель, — важно представился посетитель.
— А меня Марьей кличут, — радостно сообщила женщина, взяла половник с тарелки, и помешала суп. — А, про вас молодые хозяева рассказывали! — «Посмотрим, что ты запоешь дальше,» — ехидно подумала Марья, не предлагая гостю пройти внутрь. Однако тот в приглашении не нуждался, спокойно прошел к «хозяйскому» столу, погладил пальцами скатерть, сел на стул, закинул ногу на ногу.
— Скажи, ты давно работаешь у этих хозяев? — Цагель осматривал молодую женщину с насмешливым интересом.
— Дак давно, мистер, — Марья спрятала руки под фартук, так любили делать ее прабабка, всю жизнь, прожившая в деревне. Только бабушка прятала узловатые натруженный ладони, а завхоз, наоборот, слишком ухоженные руки.
— До того, как они в Чикаго переехали из России? — поинтересовался Цагель.
= Куда переехали? — Марья удивленно заморгала. — Дак хозяева не в Чикаго живуть, а в Нью-Йорке. Мы от тудоть приехали, Ага.
— «Шмыгнуть, что ли носом? Не, наверное, перебор будет».
— Мы на поезде ехали, попервах, — продолжила ходок, постепенно увлекаясь. — Молодые-то хозяева в купе. Красивом, страсть. А потомыть телегу наняли да сюдыть нас какой-то дядька проводил. А гроза-то была страсть какая! Я от страху едва не померла.
По мере Марьиного диалога на лице Цагеля все больше читалось пренебрежение.
— И часто твой хозяин своих наследников отпускает так гулять?
— Дак, впервой! Они ж с папеньки своего, графа, веревки вьють. Ну, младшие, любить он их очень. А старшой, тот у нас сурьезный. Так ить на то он и наследник, — Марья очередной раз помешала суп и сняла кастрюлю с плиты. — Вот обед готов. Хотелось и мне поглядеть, что тут да как. Но дом-то не бросишь. Тут только отвернись, так сразу и скрадут все!
— А как ты сказала, вашего графа зовут? — немец уже и не пытался скрыть презрения к глупой бабе.
— А я и не говорила, как их светлость зовут. И что это вы все выспрашиваете о моих господах-то? Тебе какое дело то? Ты цирком своим управляющий так и управляй! Про между прочим, еще моя бабка в услужении у господ была и мамка моя тоже! Так что у нас род давний. И на хозяев мы доносительством не занимаемся.
Цагель не ожидавший такого напора вскочил и попятился к выходу, А Марья, войдя в роль, взмахнула половником.