Куда уходит любовь
Шрифт:
– Нет, глупый. Просто я сделала себе прическу.
Мне она казалась точно такой же. Я взял у нее бокал с напитком.
– Ты удачно провела день?
Она сделала глоток, и в глазах ее что-то блеснуло.
– Прекрасно. То, что мне было нужно. Когда выбираешься в свет, чувствуешь, как к тебе приходит бодрость.
Я кивнул, улыбаясь. В конце концов, буря миновала.
– Прошлым вечером я обедала с Корвиным и Чэдвинком Хантом, критиком. Они считают, что, чем скорее я вернусь к работе, тем лучше. Скааси сказал Сэму, что с удовольствием организует еще
– Ты думаешь, у тебя хватит времени подготовиться к ней?
– Времени более, чем достаточно. Я каждый день делаю наброски. У меня тысячи идей.
– За твои идеи, – поднял я бокал.
– Спасибо. – Улыбнувшись, она чмокнула меня в щеку. – Ты не сердишься из-за вчерашней ночи?
– Нет, – небрежно сказал я. – Обоим нам надо несколько отдохнуть.
Она снова поцеловала меня.
– Я рада. Я подумала, тебе могло не понравиться, что я перебралась в другую комнату. Не понимаю, почему мне раньше это не пришло в голову. У матери и отца всегда были отдельные комнаты. Это гораздо культурнее.
– Неужто?
– Конечно. Даже женатым людям необходимо определенное уединение. – Она серьезно взглянула на меня. – Кроме того, я считаю, что это сохранит легкое обаяние тайны, которая так необходима в любом браке.
Это было новостью для меня. Я никогда не слышал, чтобы мои родители жаловались на невозможность уединиться.
– Что же мне делать, когда мне захочется разложить тебя?
– Ты бываешь вульгарным. – Но она тут же подарила мне озорную улыбку. – Тебе надо только свистнуть.
– Вот так? – спросил я, – делая вид, что собираюсь засунуть пальцы в рот.
– Прекрати. Чарльз решит, что ты сошел с ума.
Я допил коктейль.
– Пойду наверх помою руки и взгляну на Дани.
– Можешь помыться здесь. Миссис Холман уже принесла Дани. Я посмотрел на нее.
– Как себя чувствует малышка?
– Миссис Холман говорит, что она сущий ангел. А теперь иди быстрее мой руки. Я попросила на кухне приготовить мясной рулет, твой любимый, и не хочу, чтобы он остыл. А после обеда поднимись наверх и оцени мою комнату. Я сказала Чарльзу поставить там в ведерке со льдом шампанское.
Мною овладел смех. Вот, значит, как это делается. Может быть, она и не собирается отдаляться от меня, как мне показалось. Я должен был признать, что ей удалось привнести легкий приятный аромат запретного плода в наши отношения.
Как-то ночью я ей сказал:
– Не сочтут ли слуги какой-то причудой с нашей стороны, что, имея две спальни, мы постоянно пользуемся только одной?
– Глупый. Кого волнует, что там думают слуги.
– И в самом деле, – сказал я, привлекая ее к себе. – Но завтра ты будешь гостить у меня!
Но мы неизменно занимались любовью лишь в ее комнате и никогда в моей. Мне каждый раз приходилось шлепать по холодному каменному полу ванной, что разделяла наши комнаты. Я научился так тихонько поворачивать дверную ручку, что она не слышала меня, потому что бывали случаи, когда я находил ее дверь закрытой. Случалось, что я приходил после работы таким измотанным, что валился в постель, не интересуясь, закрыта ее дверь или нет.
Понемногу я начал себя чувствовать, как человек, который едет по дороге с односторонним движением, что ведет в тупик. Меня постоянно мучили опасения опять столкнуться с закрытой дверью. Несколько основательных глотков бурбона, к которым я прибегал перед тем, как раздеваться, как правило, снимали напряжение, после чего мне уже даже не хотелось испытывать крепость замков.
Я начал привыкать кормить вечерами Дани из бутылочки, что так же помогало мне справляться с собой. Порой нежность ее хрупкого тельца переполняла меня чувствами, о которых я раньше и не подозревал. Поцеловав ее, я укладывал дочку в кроватку, после чего возвращался к себе и забывался сном.
Но внешне все было нормально. Мы с Норой вели себя как нормальные добропорядочные супруги. Несколько раз в неделю мы уходили из дома: нас приглашали на приемы и вечеринки, друзья посещали нас. Она вела себя как юная мать и жена, какой она и была. Любящей и внимательной.
Но когда наступало время идти спать, я каждый раз находил повод заняться несложной работой. Я поднимался в кабинет к себе и бесцельно сидел за столом, чтобы дать ей время уйти к себе и лечь в постель, не догадываясь, пытался ли я открыть ее двери или нет.
Если такая ситуация и казалась Норе странной, она ни словом не дала мне понять об этом. Время шло, и, казалось, ее вполне устраивало такое положение дел. Она с головой ушла в свою работу и несколько вечеров в неделю посвящала или посещению выставок, или же званым обедам. Остальные вечера она предпочитала проводить в мастерской, так что я не знал, поднималась ли она к себе в спальню или же оставалась в маленькой комнатке, которую устроила для себя внизу.
Рутина – ужасная вещь. Порой мне казалось: все, что окружает меня, было всегда и будет неизменно. Как пустота.
И я не знал, боится ли меня Нора, живущая в своем призрачном выдуманном мире, так, как я ее.
Она помнила боль. Ту ужасную, разрывающую тело боль, которая поднималась из ее внутренностей, когда ребенок прокладывал себе путь на свет. Боль – и яркий свет со светло-зеленого потолка, под которым она лежала в операционной. Все цвета были четкими и ясными. Как кровь на белых резиновых перчатках врача. Как чёрные ручки на сером металлическом ящике анестезиолога. Это походило на ее сны. Даже в них она не походила на других людей. Ее сны были цветными.
Она услышала тихий голос доктора, успокаивающего ее.
– Расслабьтесь, миссис Кэри. Расслабьтесь, и через несколько минут все будет в порядке.
– Не могу! – попыталась простонать она, но ни звука не вырвалось из ее губ. – Не могу, мне так больно. – Она чувствовала, как из уголков глаз потекли слезы. Она знала, как они выглядят, стекая по щекам. Как крохотные сверкающие алмазы.
– Вы должны, миссис Кэри, – снова раздался шепот врача. Когда он склонился к ней, она увидела красные прожилки на крыльях его носа.