Куда уходит любовь
Шрифт:
Она спокойно посмотрела на меня.
– Порой очень полезно что-то терять и с самого утра приниматься за дело. Мы могли бы потерять в десять раз больше, пытаясь спастись в безнадежной ситуации.
Я оглядел всех присутствующих.
– Не могу поверить, что все может пойти прахом из-за нескольких случайных замечаний.
Моя теща снова подала голос.
– Возможно, они прошли бы мимо ушей, если их не высказала твоя жена.
Ее точка зрения не подлежала сомнению.
– Не могу не сказать, что вы должны были бы удержать ее от такого поступка, – сказал я.
– Теперь она выступает как твоя жена, а не как моя дочь. Ты отвечаешь за нее.
– Она не ребенок! – рассердился я. – Она знает, что говорит!
– Тем не менее, ты несешь за нее ответственность, – упрямо продолжала настаивать старая леди.
– Но как я мог остановить ее? Запереть ее в комнате и морить голодом?
– Слишком поздно говорить о том, что уже свершилось, – кузен Джордж повернулся ко мне. – Я боялся, что будет нечто подобное. Поэтому-то я и хотел, чтобы ты лучше подготовился.
– Почему надо было ждать? – спросил я. – Сама идея была отличной. И продолжает оставаться такой. Но теперь это совершенно не важно. Все вы изменили свое мнение.
Встав, я направился к дверям.
– Люк! – голос тещи остановил меня.
– Да?
– Не приходи из-за этого в отчаяние. Я позабочусь, чтобы ты получил обратно свои деньги.
Я посмотрел на нее.
– Я отказался взять хоть пенс за дом, который вы нам дали. Я отказался от акций, которые мне предлагали «Хайден и Каррузерс». Почему вы считаете, что сейчас я возьму эту подачку?
Глаза ее обрели ледяную твердость, но это было все, что она себе позволила – голос у нее не изменился ни на йоту.
– Не будь идиотом. Рано или поздно все меняется. Я горько усмехнулся.
– Ваши слова надо понимать, что я всегда могу вернуться к «Хайдену и Каррузерсу», если буду пай-мальчиком и делать то, что мне прикажут?
Она ничего не ответила, но губы ее стянулись в узкую жесткую линию.
– Спасибо, но не надо, – с той же горечью продолжал я. – Это не в первый раз, когда я горю в полете, но в первый раз меня подстрелили свои же.
Я обвел глазами комнату. Все молчали, глядя на меня.
– Я выживу. Я перенес все, что мне досталось. Переживу и это.
– Люк! – Голос моей тещи на этот раз был хриплым и гневным. – Если ты сейчас выйдешь через эту дверь, другого шанса у тебя не будет! Могу тебе это обещать!
Внезапно я почувствовал страшную усталость.
– Пора нам прекратить морочить голову друг другу, миссис Хайден, – борясь с утомлением, сказал я. – Оба мы знаем, что единственная возможность, которая до сих пор мне предоставлялась, заключалась в том, что я должен был делать лишь то, чего хотите вы с Норой. И должен признать, был идиотом, когда мне показалось, что смогу жить подобным образом!
Аккуратно закрыв за собой дверь, я направился в бар, где взял выпить. Затем отправился домой сказать Норе, что я думаю обо всем этом. Но к тому времени, когда я явился, она уже улетела в Нью-Йорк.
Я поднялся в комнату Дани. Она сидела в кроватке, глядя на меня. Подойдя, я поднял ее и крепко прижал к себе. Внезапно я почувствовал, что по щекам у меня бегут слезы. Я прижался губами к ее нежной шейке.
– Ну вот, моя девочка, – шепнул я, – похоже, что твой старик в самом деле подорвался!
В тот день, когда ей исполнился годик, я был объявлен банкротом.
15
Время со скрипом остановилось. Для тебя дни могут идти за днями, но ты все равно будешь чувствовать себя чем-то вроде бестелесного привидения. Люди смотрят сквозь тебя, они тебя не видят. Ты не можешь прикоснуться к ним, так же, как и они к тебе. Словно тебя не существовало и, возможно, так оно и должно было быть, если не одна вещь. Ты слишком много понимаешь.
Когда сталкиваешься с вероломством, которое стремительно как змея, жалит тебя, то теряешь представление о реальности. Страх – это не просто эмоция, которая поражает тело. Он многолик. Один из его обликов предстает перед тобой, когда ты попадаешься на чью-то ложь. И это ощущение предательства уже не покидает тебя.
Мать Норы сдержала свое обещание как нельзя лучше. Мое имя было вываляно в грязи, все двери передо мной захлопнулись, и через какое-то время я прекратил всякие попытки. Весь день я проводил с Дани.
Я смотрел, как она учится ходить по дорожкам парка. Я слышал, как она хохочет в зоопарке и смеется в Клифф-хаусе, когда выбегает на берег в поисках морских львов, которых здесь никогда не бывало. Но больше всего ей нравилось бросать монетки в автомат для ситро в старом Хрустальном Дворце.
Особенно она любила одну игру. В ней участвовала ферма с животными и фермер, который доит корову, пока его жена кормит цыплят, и мельница крутится себе. Когда ей исполнилось два года, мы играли с ней шесть раз без перерыва.
Вечерами был неизменный бурбон, с которым уходило горькое ощущение разочарования и потери. По уик-эндам, когда Нора в основном бывала дома, я уезжал в Ла Джоллу и болтался на катере. Это единственное имущество, которое осталось у меня после банкротства, и лишь на его палубе по уик-эндам я чувствовал, что хоть на что-то гожусь. На борту всегда было что делать – красить, драить, крепить. Порой в таких делах пролетали все два дня, и я не вспоминал о выпивке. Но в понедельник вечером, оказавшись дома, я снова прибегал к бутылке.
Человеку, который придумал виски бурбон, необходимо было дать медаль. Шотландское отдает лекарствами, джин – парфюмерией, от ржаной мутит. А у бурбона нежнейший вкус из всех. Он мягок, нежен и прекрасно ложится на душу. Ты никогда не напьешься, если будешь пользоваться бурбоном. Он заливает раны души, и ты снова чувствуешь себя большим и сильным. И легче засыпаешь.
Но даже бурбон не мог смежить мне глаза. Я по-прежнему слишком много видел и понимал. Как в ту ночь, когда не мог уснуть и в три утра спустился вниз за еще одной бутылкой.