Куджо
Шрифт:
Он поддернул джинсы, застегнул молнию (едва не прищемив головку члена — вот было бы смешно! ). Он еще мог наткнуться на кого-нибудь по дороге, и этому «кому-то» могли чрезвычайно не понравиться его багровое лицо и выпученные глаза.
Он попытался собраться и успокоиться. Хм, поднятый им шум мог разбудить мертвого. Зачем только он бил эти горшки? О чем он думал?
Соседи могли услышать.
Но во дворе никого не было. Ничто не нарушало сонного покоя. Прямо перед ним возвышался забор, отделявший собственность Трентонов от соседского участка. Сперва открывался вид на город, раскинувшийся у подножия
Дыхание понемногу замедлялось, краска отлила от лба и щек.
«А что, если она подъедет прямо сейчас?»
Это прогнало все вернувшееся было спокойствие. Он оставил свою визитную карточку. Если она позвонит в полицию, ему будет худо; но он не думал, что она решится на такое. Он мог рассказать там слишком много всего. «Сексуальная жизнь американской домохозяйки, как она есть». Хотя это было бы безумием. Лучше поскорее убраться отсюда. Может, как-нибудь потом он и позвонит ей. Спросит, как ей понравилась его работа. Можно будет повеселиться.
Он вышел на улицу и быстрым шагом направился к своему фургону. Никто не обращал на него внимания. Он влез в фургон, выехал на дорогу №117 и поехал в направлении Портленда. Там он уплатил пошлину и покатил на юг. Гнев прошел, и в голову начали приходить здравые мысли — что он сделал, и придется ли за это отвечать. Он совсем разорил дом. Почему?
Он стал думать. Как школьник, кропотливо выводящий рисунок, стирая лишнее ластиком, он выстраивал картину случившегося и перестраивал ее, пока она окончательно не обрела в его сознании приемлемую для него форму.
Доехав до дороги №495, он повернул на запад, к молчаливым равнинам Айдахо, куда уехал в свое время и Папа Хемингуэй, когда состарился и смертельно устал. Он чувствовал подъем, который ощущал всякий раз, когда рвал старые связи и уезжал в другое место. В такие моменты он чувствовал себя почти что новорожденным, владеющим величайшей в мире свободой — свободой менять свою жизнь.
Переночевать он остановился в маленьком городке под названием Твиненхэм. Уснул он легко. Он убедил себя, что разорение дома Трентонов — не мщение, но акт революционной анархии, направленный против пары буржуазных свиней, готовых подчиняться любым фашистам, лишь бы те позволили им наслаждаться своим мещанским раем. Это был почти героический поступок, его способ сказать «сласть народу», что он говорил во всех своих стихах.
Засыпая, он подумал, что первым делом решила Донна, когда вернулась домой с ребенком. Эта мысль заставила его уснуть с улыбкой на губах.
В полчетвертого Донна поняла, что почтальон сегодня не приедет.
Она сидела, обняв одной рукой полусонного Тэда. Его губы распухли от жары, лицо покраснело. Осталось еще немного молока, и скоро она напоит им Тэда. Солнце в последние три часа пекло невыносимо. Даже с приоткрытыми окнами температура в машине была не меньше 100. Так бывает, если надолго оставить машину на солнце, но в нормальных условиях можно открыть окна, включить вентиляцию, и ехать. «Ехать», — какое сладкое слово!
Она облизала губы.
На короткое время она открывала окна, но боялась оставить их так. Она могла получить солнечный удар. Жара пугала ее, в первую
В последний раз она открывала окно, когда Куджо уходил в сарай. Но теперь он вернулся. Он сидел у сарая, опустив голову, и смотрел на «пинто». Пыль у его лап была влажной от слюны. То и дело он рычал и хватал зубами воздух, будто ему что-то мерещилось.
«Ну, когда же он сдохнет?»
Донна рассуждала рационально. Она не верила в Монстров из шкафа; она верила в реальные, осязаемые вещи. Ничего иррационального в бешенстве сенбернара не было; просто больной пес, укушенный лисой или скунсом. Он вовсе не был божьим мщением ей, этаким Моби-Диком, четвероногим роком.
Но.., она уже совсем решила попытаться добежать до крыльца, когда он вышел из сарая Тэд. Нужно подумать о нем. Нельзя больше выжидать. Он уже стал говорить бессвязно, а глаза его смотрели на нее зачарованно, как у боксера, получившего серию ударов, и ждущего только последнего, чтобы рухнуть на ринг. Все это пугало ее и напоминало, что испытанию подвергаются ее материнские чувства. Тэд не мог ждать. Но он же и удерживал ее в машине, потому что она боялась оставить его одного.
Пока Куджо не вернулся, она собиралась с духом, чтобы открыть дверь, снова и снова проигрывая в уме свои возможные действия. Она сняла рубашку и теперь сидела за рулем в своем белом лифчике. Когда она побежит, то обернет рубашкой руку. Плохая защита, но лучше, чем ничего. Она может разбить стекло и зайти в дом. Даже если внутренняя дверь заперта, она как-нибудь проникнет туда. Как-нибудь.
Но Куджо вернулся и расстроил все ее планы.
«Ничего. Он еще уйдет. Как делал раньше». «Но уйдет ли? — спрашивала она себя. — Все слишком удачно складывается. Кэмберы уехали и, как примерные граждане, сказали, чтобы им не завозили почту; Рик тоже уехал и вряд ли позвонит до завтра. И если он позвонит рано, то решит, что мы отправились к. Марио или в „Тэст Фриз“ за мороженым. А потом он не будет звонить, чтобы не будить час. Предупредительный Вик. Да, все очень удачно. Как тот пес Харона в Мифах. Только зовет его Куджо. Проводник в Царство Мертвых».
«Уходи, — мысленно приказала она псу. — Уходи в сарай, сволочь».
Куджо не двигался с места.
Она облизала губы, распухшие не меньше, чем у Тэда.
— Как ты, Тэдди? — она осторожно убрала его волосы со лба.
— Тес, — бессвязно пробормотал Тэд. — Утки. Она потрясла его.
— Тэд? Какие утки? Ты слышишь меня? Он открыл глаза и огляделся, маленький мальчик, испуганный и смертельно уставший.
— Мама? Мы поедем домой? Мне жарко…
— Поедем, — пообещала она.
— Когда, мама? Когда? — он беспомощно заплакал.
«Ox, Тэд, береги влагу, — подумала она. — Она может тебе понадобиться». Дурацкие мысли. Но не так ли? Маленький мальчик, умирающий от обезвоживания организма (прекрати, он же не умирает! ) в семи милях от города.
Но так и было. И не старайся с этим спорить, дорогая. Если хочешь, верь, что этот пес судьба, или Божеское наказание, или даже реинкарнация Элвиса Пресли. Это не меняет дела. В этой ситуации, когда речь идет о жизни и смерти, нужно думать о другом.