Кукла дядюшки Тулли
Шрифт:
Так и представляю себе лицо тетушки, когда она услышит эту историю. Как она суматошно начнет звать горничную, передаст мне скулящую собачонку, подвяжет покрепче чепчик и поспешит в офис своего адвоката через вязкий желтый туман, плотно сжав тонкие бескровные губы. Она наверняка попытается засудить мистера Бэбкока, но ничего не выйдет. Слишком хорошо тот знает свое дело.
Я увидела, что он принялся рассеянно барабанить пальцами по животу.
— Какие-нибудь вопросы, мисс Тулман?
— Насколько поместье близко к тому, чтобы возместить убытки?
Мистер Бэбкок радостно загорелся.
— Наше положение улучшается! В основном благодаря экспорту фарфоровых фигурок, раскрашенных вручную, очень привлекательных, а также декоративной ковке, медным изделиям и другим…
— Так насколько?
— Пять лет, — сказал он.
Пять лет. И я понимала, что он большой оптимист. Пламя в камине немного утихло, и я услышала, как едва различимо вразнобой бьют часы.
Четыре утра.
Мистер Бэбкок проделал такой путь в ночи и вытащил меня из постели ради этого разговора? И тут я поняла, что он еще не мог получить моего письма. Сейчас оно, наверное, только попало в Лондон. Кто-то написал ему сразу, как только я переступила порог Стрэнвайна, и он примчался сюда, как ветер. Может, это была миссис Джеффрис? Я не уверена, но выходит так, что она заранее знала о его приезде, потому что гостиная оказалась начисто убрана. Я почувствовала на себе изучающий взгляд цепких глаз.
— Мистер Бэбкок, что еще вы хотите от меня? Вы же ехали всю ночь напролет не для того, чтобы поделиться со мной деталями семейной истории.
— Конечно же нет, дорогуша. — И он снова откинулся назад. — Вы достаточно сообразительны и хитры, и я хочу предложить вам одну игру. Я хочу, чтобы вы задержали Элис Тулман за пределами Стрэнвайна.
— На целых пять лет, — уточнила я.
— До тех пор, когда наша затея не принесет плоды. Когда Роберт достигнет нужного возраста, он станет получать денежное содержание, которое заранее оговорено. Так и планировалось, и мы сможем некоторое время хранить все в тайне, а когда огласка станет неизбежной, что ж… Как говорила ваша бабушка, на всяком выгодном фоне пятен не заметно. Нам просто нужно время.
— И как вы это себе представляете? Как можно будет держать тетю подальше отсюда в полном неведении?
Он хихикнул.
— Все зависит от вас, душечка. Конечно, вы можете соврать. Например, что вам пока не хватает доказательств дядиной невменяемости.
— А если она захочет сесть в экипаж и увидеть все сама?
— Ей придет письмо о том, что поместье поражено страшной эпидемией холеры, тифа или чего-либо подобного, очень заразного и опасного.
Я скептически приподняла бровь.
— А когда кончится карантин?
— Если она не угомонится, то на ее имя придет письмо с приглашением от какой-нибудь дамы, знакомство с которой будет так лестно, что миссис Тулман раздуется, как павлин, от одной только мысли об этом. И эта дама будет жить в другом конце Англии и, конечно же, будет мне чем-нибудь обязана. Нам необходимо время, мисс Тулман.
Я закусила губу. Он просил меня провести пять лет в гостиной тетушки Элис, играя в какую-то причудливую игру, и в итоге рано или поздно обман все равно откроется, и я окажусь крайней. И тогда тетушка Элис возьмет реванш за все, это точно. Я буду полностью изолирована от всего и останусь без средств к существованию.
Мистер Бэбкок вздохнул.
— Прошу вас, подумайте об этом, мисс Тулман. Я вижу, что вы еще не окончательно решили. Не забывайте о том, что вне зависимости от того, зачем мы все здесь, жители Стрэнвайна не заслуживают того, чтобы их выкинули из домов. А ваш дядя не должен жить в палате психбольницы просто потому, что отличается от других.
Он встал.
— А теперь мне пора. Был рад знакомству с вами.
Я удивленно уставилась на него.
— И вы так скоро уедете?
— Да, прямо сейчас. Заседание суда состоится в полдень, и мне придется сменить лошадей несколько раз, если я хочу успеть на него. Я уже переговорил с миссис Джеффрис, и она мне рассказала о вашем договоре. Я вернусь до того, как истекут тридцать дней, чтобы узнать ваши намерения. Пишите мне, если возникнет необходимость.
Я встала.
— Мистер Бэбкок, я бы хотела спросить еще кое о чем.
Он остановился и потянулся к своему плащу, ожидая, что я скажу.
— Ваши гонорары складываются из каких-нибудь запасов Стрэнвайна?
Я думала, что он оскорбится, но он лишь одобрительно кивнул, с трудом застегивая пуговицы плаща.
— Потрясающе, насколько вы похожи на бабушку. Надеюсь, что не только в этом смысле.
Он откланялся, поцеловал мне руку и двинулся к двери, но затем обернулся.
— Поверьте, дорогая, если вы решите поддержать бабушкину идею, это может вам скорее навредить, чем принести пользу. Это трезвый совет. К нему хорошо бы прислушаться. Но, к своему удовольствию, не могу не сказать, — и тут он торжественно приподнял шляпу на голове, — что я не взял ни цента в качестве платы с тех пор, как скончалась ваша бабушка.
И затем входная дверь хлопнула. Я рухнула обратно в кресло, ощущая на себе гнет от пустоты огромной комнаты в огромном доме, и стала прислушиваться к стихающему вдалеке шуму экипажа.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Я просидела в раздумьях до самого рассвета, полируя у окна башмачки Мэри. Интересно, что, по мнению страшненького адвоката, может мне «скорее навредить, чем принести пользу». Наверное, он просто хотел меня запугать — пока объяснения лучше придумать не удалось. И все это ради дела моей покойной бабушки. Он сам сказал, что мы с ней очень похожи — правда, не могу понять чем. Ни разу в жизни мне не довелось испытать любви или хотя бы каких-то теплых чувств к другому человеческому существу, не говоря уж о подобной всепоглощающей преданности, хранимой и после смерти человека. Что за человек она была? Почему именно мне выпала судьба разрушить все, что она с таким трудом возвела?
Тяжело вздохнув, я отложила губку, прокралась в ванную и оставила башмачки у двери. Мэри настояла на том, чтобы не селиться в отдельной комнате, и обжила каморку по другую сторону ванной комнаты, перетащив туда кровать и небольшую печку. Я надеялась, что сейчас она еще крепко спит, а когда позже утром обнаружит чистые башмаки, наша небольшая размолвка уладится.
Скользнув в свои туфли, которые стояли тут же, начищенные до блеска, я на цыпочках прокралась в коридор мимо портрета своей престарелой хранительницы и спустилась по лестнице. На некоторое время я замешкалась внизу у лестницы, раздумывая, как лучше пойти. Налево, мимо кухни, через сад и Нижнюю Деревню, или направо, через собор, стеклянного священника и туннель?
Сделав глубокий вдох, я подзадорила себя тем, что покойная бабушка точно не была трусихой, и пошла направо. Изо всех сил стараясь не слишком откровенно спешить, с напряженной спиной и негнущимися ногами я миновала сумрачный безмолвный собор, затылком чувствуя холодок. В туннеле я уже стала считать шаги. Вот и лестница в мастерскую, затем гостиная дяди и наконец-то свежий воздух и солнечный свет. Я облегченно выдохнула.
Небо уже подернулось дымкой от раскаленного солнца, горячий воздух у реки казался влажным. У грузового дока на канале меня уже поджидали дядя, Бен, Лэйн и Дэйви. Вокруг не было ни души: похоже, все работы были приостановлены. Я как-то не подумала об излишнем гаме и суете, когда предлагала эту встречу, — совсем вылетело из головы, что дядя терпеть не может большие скопления людей.