Кукла
Шрифт:
Между тем панна Изабелла подъехала к дому. Все вышли ее встречать на крыльцо, приветствуя почти в одних и тех же выражениях.
— Знаешь, — шепнула ей председательша, — Вокульский приехал…
— Вас одной нам не хватало, — воскликнул барон, — чтобы Заславек вполне уподобился райской обители. Сюда уже прибыл весьма приятный и знаменитый гость…
Фелиция Яноцкая отвела панну Изабеллу в сторону и со слезами в голосе начала рассказывать:
— Ты слышала, к нам приехал пан Вокульский… Ах, если бы ты знала, что это за человек! Но нет, я больше ничего не скажу, а то
Панна Изабелла поторопилась поздороваться с остальными и ушла в отведенную для нее комнату. «Этот Вокульский начинает меня раздражать», — подумала она.
В сущности, это было не раздражение, а нечто другое. Уезжая в Заславек, панна Изабелла действительно злилась и на председательшу за слишком настойчивое приглашение, и на тетку — за то, что та торопила ее ехать, и прежде всего на самого Вокульского.
«Значит, меня в самом деле хотят выдать за этого выскочку? — говорила она себе. — Погоди же, голубчик!» Она не сомневалась, что первым здесь встретит ее Вокульский, и заранее решила держаться с ним высокомерно.
Между тем Вокульский не только не бросился ей навстречу, но, оказывается, поехал кататься с пани Вонсовской.
Панна Изабелла была неприятно задета. «Вот кокетка, — думала она, — а ведь ей уже добрых тридцать лет!»
Когда барон назвал Вокульского знаменитым гостем, самолюбие панны Изабеллы было польщено; правда, чуство это мелькнуло и тотчас исчезло. Когда панна Фелиция нечаянно выдала свою ревность к Вонсовской, панну Изабеллу охватило беспокойство, правда, лишь на одно мгновение.
«Наивная девочка!» — подумала она о Фелиции. Словом, презрение, которое она всю дорогу готовилась излить на Вокульского, совершенно испарилось под влиянием самых разноречивых чуств: она была и разгневана, и довольна, и встревожена. Теперь Вокульский представлялся панне Изабелле совсем в другом свете. Это был уже не какой-то там галантерейный купец, а человек, возвратившийся из Парижа и располагающий огромным состоянием и связями, которым восхищался барон и с которым кокетничала Вонсовская… Едва панна Изабелла успела переодеться, к ней вошла председательша.
— Душа моя, — сказала старушка, снова целуя ее, — почему же Иоася не изволила пожаловать ко мне?
— Папа нездоров, и она не хочет оставлять его одного.
— Нет уж… нет уж, не говори ты мне этого! Она потому не едет, что не хочет встречаться с Вокульским, вот в чем дело… — заволновалась председательша. — Вокульский хорош, когда сорит деньгами на ее сиротский приют… Нет, Белла, скажу я тебе: видно, никогда твоя тетка не поумнеет…
В панне Изабелле заговорило давнишнее раздражение.
— Может быть, тетя не считает нужным дарить столь явным благоволением простого купца? — сказала она, краснея.
— Купец!.. Купец!.. Ну и что ж? — вспыхнула председательша. — Вокульские — дворяне не хуже Старских и даже Заславских… А что до его занятий… Вокульский, душенька моя, не торговал бог знает чем, как дед твоей тетки… Можешь сказать ей это, если к слову придется. По мне, честный купец лучше десятка австрийских графов. Знаю я, чего стоят их титулы.
— Однако согласитесь, что происхождение…
Председательша иронически рассмеялась.
— Поверь мне, Белла, благородное происхождение — не заслуга тех, кому оно достается. А чистота крови… Боже мой! Какое счастье, что мы не слишком усердно проверяем такие вещи. Знаешь, о происхождении не стоит говорить таким старым людям, как я. Мы-то еще помним дедов и отцов и часто удивляемся: почему сын пошел не в папашу, а в камердинера? Правда, тут много значит — на кого матушка заглядывалась.
— А вам Вокульский, видно, очень нравится, — тихо заметила панна Изабелла.
— Да, очень! — твердо ответила старушка. — Я любила дядю его и всю жизнь была несчастлива только потому, что меня разлучили с ним — из тех же побуждений, из каких сейчас твоя тетка пытается свысока смотреть на Вокульского. Да только он не позволит собой помыкать, о нет! Кто сумел выбиться из такой нищеты, как он, кто с незапятнанной совестью добыл богатство и образование — тому неважно, что о нем скажут в свете. Ты, верно, слышала, какую он нынче играет роль и зачем ездил в Париж. И поверь мне, он не станет заискивать перед светским обществом, оно само к нему явится, и первая придет твоя тетка, если ей что-нибудь понадобится. Я лучше тебя знаю наш свет, дитя мое, и помяни мое слово — он очень скоро окажется в прихожей Вокульского. Это тебе не бездельник вроде Старского, не мечтатель вроде князя и не полоумный вроде Кшешовского… Вокульский — человек действия… Счастлива будет женщина, которую он назовет своей женой… К сожалению, у наших барышень больше притязаний, нежели чуства и житейского опыта. Правда, не у всех… Ну, не взыщи, если я выразилась слишком уж резко. Сейчас будет обед…
И с этими словами председательша удалилась, оставив панну Изабеллу в глубоком раздумье.
«Разумеется, он мог бы с успехом заменить барона… — мысленно говорила она. — Барон истаскался и просто смешон, а этого по крайней мере все уважают… Казя Вонсовская знает толк в мужчинах, недаром она взяла его на прогулку. Посмотрим же, способен ли пан Вокульский быть верным… Хороша верность — кататься с другой женщиной! Вот уж поистине рыцарь!»
В эту минуту Вокульский, возвращавшийся с Вонсовской с прогулки, заметил во дворе экипаж, из которого выпрягали лошадей.
Его кольнуло какое-то смутное предчуствие, но он не посмел расспрашивать, даже притворился, будто и не смотрит на экипаж.
Подъехав к крыльцу, он бросил поводья слуге, а второму велел принести к себе в комнату воды. Он было совсем уже решился спросить: кто приехал? — как вдруг что-то сдавило ему горло, и он не мог произнести ни слова.
«Какая чушь! — думал он. — Ну, допустим, это она; что из того? Панна Изабелла такая же женщина, как пани Вонсовская, панна Фелиция или панна Эвелина… Я же не таков, как барон…»