Кукла
Шрифт:
Наконец тут среди нас находится один из людей действия, пан Вокульский, который, по словам бабушки, неоднократно доказывал свой героизм. Что толкало его на путь опасностей? Разумеется, деньги, которые теперь в его руках обратились в могучую силу…
Наступила тишина. Все дамы устремили глаза на Вокульского. После небольшого молчания он ответил:
— Да, вы правы, я добыл свое состояние в опасностях и трудах; но разве вы знаете, зачем я добывал его?
— Позвольте, — прервал его Старский, — я отнюдь не попрекаю вас, а, напротив, считаю пример ваш похвальным и достойным
— О сударь, — перебила вдова, покраснев, — вы выступаете, словно обвинитель на Страшном суде. Я тоже отвечу, как пан Вокульский: разве вы знаете, зачем я это сделала?
— Однако и вы это сделали, и бабушка, и мы все так же сделаем, — с холодной насмешкой возразил Старский. — Кроме, разумеется, пана Вокульского, у которого достаточно денег, чтобы дать волю своим чуствам…
— И я сделал то же самое, — сдавленным голосом отозвался Вокульский.
— Как, вы женились ради богатства? — спросила вдовушка, широко раскрывая глаза.
— Не ради богатства, а ради права на работу и куска хлеба. Я хорошо знаю закон, о котором говорит пан Старский…
— Ну, что? — ввернул пан Старский, глядя на бабушку.
— …и именно потому сожалею о тех, кто вынужден ему подчиняться, — закончил Вокульский. — Это, может быть, самое ужасное несчастье в жизни.
— Ты прав, — подтвердила председательша.
— Вы начинаете интересовать меня, сударь, — сказала Вонсовская, протягивая Вокульскому руку.
Панна Эвелина в продолжение всего разговора сидела, низко склонившись над вышиваньем. Вдруг она подняла голову и взглянула на Старского с таким отчаянием, что Вокульский был поражен. Но Старский продолжал похлопывать хлыстом по носку своего башмака, покусывать сигару и улыбаться полуязвительно, полупечально.
За беседкой раздался голос Охоцкого:
— Ну, видишь, я говорил тебе, барыня здесь…
— Так ведь то в беседке, а не в кустах, — отвечала молоденькая крестьянка с корзинкой в руках.
— Вот глупая! — буркнул Охоцкий, выходя из-за кустов и беспокойно поглядывая на дом.
— Ого-го! Пан Юлиан выступает в роли покорителя, — заметила вдовушка.
— Да ведь, честное слово, я только затем пошел через цветники, чтоб покороче… — оправдывался Охоцкий.
— И сбились с пути, как утром, когда везли нас…
— Даю честное слово…
— Лучше уж не оправдывайся, а подай мне руку и пойдем, — прервала председательша.
Охоцкий повел ее из беседки, но лицо у него было такое смущенное, а шляпа так отчаянно сдвинулась набекрень, что Вонсовская не утерпела и весело расхохоталась; это вызвало новую вспышку румянца на щеках панны Фелиции, а Охоцкого заставило несколько раз сердито оглянуться на вдовушку.
Все общество свернуло налево и пошло боковой аллеей к приусадебным строениям: впереди председательша и Охоцкий, за ними девушка с корзинкой, потом вдовушка и панна Фелиция, затем Вокульский, а за ним панна Эвелина со Старским. Из-за калитки, которой как раз достигли передние пары, доносился все возраставший шум; в эту минуту Вокульский услышал тихий разговор позади.
— Иногда мне так тяжело, что хоть в гроб ложись… — шептала панна Эвелина.
— Крепитесь, крепитесь! — тоже шепотом отвечал Старский.
Только теперь Вокульский понял цель предпринятой прогулки, увидев, как по двору навстречу председательше бежит целая стая кур, а она сыплет им зерно из корзинки… За курами показалась птичница, старая Матеушова, и доложила барыне, что все благополучно, только утром над двором кружил ястреб да пополудни одна курица чуть не подавилась камешком, но, слава богу, все обошлось.
С птичьего двора председательша проследовала к хлевам и конюшням, а работники, большей частью люди пожилые, перед нею отчитывались. Тут едва не случилось беды: из конюшни выскочил рослый жеребенок и, встав на дыбы, точь-в-точь как пес на задние лапы, кинулся было на председательшу. К счастью, Охоцкий удержал резвое животное, и председательша, как обычно, попотчевала его сахаром.
— Он вас когда-нибудь покалечит, бабушка, — с неудовольствием сказал Старский. — Где это видано приучать к таким нежностям жеребят, из которых со временем вырастают лошади!
— Ты всегда говоришь разумно, — отвечала председательша, поглаживая жеребенка; тот положил морду ей на плечо, а потом побежал за ней следом; батраки с трудом загнали его обратно в конюшню.
Даже некоторые коровы узнавали свою госпожу и приветствовали ее тихим, ласковым мычаньем.
«Удивительная женщина», — подумал Вокульский, глядя на старушку, которая умела внушать любовь к себе и животным и людям.
После ужина председательша отправилась спать, а Вонсовская предложила пройтись по парку.
Барон без особого удовольствия принял предложение. Он надел теплое пальто, закутал шею платком и, взяв под руку невесту, пошел с нею вперед. О чем они говорили, никто не знал, только можно было заметить, что она побледнела, а у него выступили красные пятна на щеках.
Около одиннадцати все разошлись, а барон, покашливая, проводил Вокульского в его комнату.
— Ну что, присмотрелись вы к моей невесте?.. Как она хороша! Тип весталки, знаете ли… Правда? А особенно когда на личике ее появляется выражение этакой странной меланхолии, — вы обратили внимание? Она так прелестна, что… я готов жизнь отдать за нее… Никому, кроме вас, я бы этого не сказал но, поверите ли, она будит во мне такое благоговение, что я не знаю, посмею ли когда-нибудь прикоснуться к ней… Мне хочется молиться на нее!.. Просто упасть к ее ногам, и глядеть ей в глаза, и, если она позволит — целовать край ее платья… Но, простите, не наскучил ли я вам?