Кукловод
Шрифт:
Я не осознаю, что делаю, когда беззвучно нажимаю на дверную ручку, открываю дверь, делаю несколько несмелых шагов по деревянному полу крыльца.
Деймон оборачивается. Смотрит на меня потрясенно и неверяще. А я просто стою не шевелясь, ощущая, как сильно пекут глаза от невыплаканных слез, как дрожат губы, пытаясь сложиться в хоть какой-то вразумительный звук.
– Кэролайн? Ты здесь? Когда ты приехала?
– Деймон приходит в себя, раньше чем я, бросает почту просто себе под ноги и переходит газон, все ближе подходя ко мне.
Когда он замирает на расстоянии вытянутой руки,
– Вчера. Я… Ты… Как вы тут все?
– Нашла что спрашивать! Где черти тебя носили два года? Как ты вообще могла оставить мать одну, Кэролайн?
– Он отстраняет меня от себя, и я вспоминаю, что Деймон не любит слез, не любит выступать жилеткой.
– Так вышло. Я не могла иначе. Тогда, два года назад ты едва не умер и… - я замолкаю, не зная, как сказать ему, что я провела эти два года с тобой. Мне стоило подумать о такой ситуации раньше, а сейчас я только бормочу что-то неразборчивое себе под нос: - когда я звонила, я соврала. Я…
– Она хочет сказать, что она посетила славный городок Мистик Фолс в моей компании. Впрочем, не только его, за два года мы многое повидали. Да, куколка?
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть земля провалится под моими ногами и преисподняя поглотит меня. Я не в силах смотреть на злые молнии - единственное свидетельство твоей ярости - которые полыхают в твоих глазах, и на Деймона, который смотрит потрясенно, а потом переводит на меня взгляд и в нем столько непонимания и шока, что я просто начинаю задыхаться от всего этого кошмара, который свалился на мою несчастную голову.
***
Когда ты делаешь несколько шагов в нашу сторону, я понимаю, что боюсь. Боюсь тебя. Снова, как тогда, вначале.
– Деймон, потом. Я все потом объясню, а сейчас уходи. Уходи!
– Так все-таки ты с ним! Он внушил тебе?
– Деймон кажется остается глух к моим просьбам и мольбам, переводя взгляд то на меня, то на Клауса, который сейчас совсем близко к нам. Одно твое движение - и Деймон мертв. И я не уверенна, что в этот раз ты пожалеешь мои чувства.
– Нет, никто мне не внушал. Я сама, сама!
– Она продалась. Десять лет ее жизни за твою. Можешь поблагодарить ее.
– Зачем ты так говоришь? Зачем ты делаешь мне так больно? Деймон смотрит на меня вопросительно, но я продолжаю молчать, потому что не в состоянии сейчас объяснить, что тогда, два года назад, любила его так сильно, что была согласна на что угодно. Сейчас я уже знаю, что фраза “что угодно” порой включает в себя чересчур много, больше, чем может вынести обычный человек, сохранив рассудок, но все же даже сейчас я хочу защитить Деймона, поэтому втягиваю воздух и скороговоркой произношу:
– Деймон, уходи. Я сейчас не могу разговаривать. Уходи. Потом поговорим.
– Я делаю несколько шагов, обхватываю твое запястье и пристально смотрю в твои глаза. Бога ради, послушайся меня, вымести злость на мне, но только давай уйдем отсюда. Возможно, ты читаешь эти мысли в моих глазах, потому что бросаешь на Деймона
***
Дверь закрывается с противным скрипом, вторя моему внутреннему состоянию. Я не решаюсь обернуться и убедиться, что Деймон ушел, поэтому быстро прохожу в комнату и сильно жмурюсь вслушиваясь в твои подчеркнуто медленные и тяжелые шаги.
– Я сейчас предупреждаю тебя в первый и последний раз, - ты начинаешь говорить, ложась на кровать, подкладывая руки под голову и прикрыв глаза, - что если ты еще хотя бы раз без моего разрешения заговоришь с кем-нибудь из своих друзей, я убью их. Кто бы это ни был.
– Почему? По какому праву ты запрещаешь мне видеться с людьми, которых я люблю?
– Я срываюсь на этот истерический, безрассудный крик, в котором выплескивается все мое разочарование и грусть по тому другому Клаусу, которым ты был в Богом забытой шотландской деревушке.
– Потому что ты МОЯ!!!
– Я не замечаю твоего движения, стремительного приближения ко мне, поэтому только вскрикиваю, когда твои пальцы сжимаются на моей шее, надавливают так сильно, что нет возможности даже втянуть воздух. Я что-то хриплю, а ты долго смотришь на меня обезумевшим, таким чужим, таким холодным и ненавидящим взглядом, что я даже не удивлюсь, если сейчас ты просто вырвешь мое сердце, выместив всю эту свою дьявольскую ярость, проявив злую сущность.
– Ты моя, Кэролайн. Ты дала слово.
– Последние слова ты произносишь шепотом, приблизив свое лицо вплотную к моему, согревая своим дыханием мои губы, а потом резко отнимаешь руку, позволяя мне громко и судорожно вздохнуть и обессиленно сползти по стене.
– Я никогда не буду твоей. Никогда. Разве что в аду, куда мы с тобой оба попадем. Я не прощу тебе ни того, что не попрощалась с матерью, ни того, что ты держишь меня, как птицу в золотой клетке. Ты жалок. Ты не знаешь, что такое любить и быть любимым. Ты не заслуживаешь хорошего отношения. А я ведь старалась.
– Эти слова я произношу тебе в спину. Ты замираешь на пороге, напрягаешься, как туго натянутая струна, и я жду, что вот-вот, сейчас, ты развернешься и наконец-то прекратишь мои мучения. Но ты только легонько киваешь, то ли выражая согласие, то ли просто равнодушие, и уходишь, тихо прикрыв дверь.
Я долго сижу на полу, не трудясь вытирать слезы и только жалко всхлипывая. Я потеряла маму. Давно. Я потеряла друзей. Давно. Я потеряла любовь. Давно. Я потеряла тебя. Сегодня. И эта новая потеря ранит так же остро, как и все предыдущие, а может быть и чуточку сильнее, ведь когда-нибудь я, возможно, верну расположение близких, вымолю прощение на могиле мамы, но вряд ли я в силах убедить тебя, что мои слова - ложь, и боль, и тоска, и страх, которые просто соединились в это нелепое оскорбление, в которое ты так легко поверил. Ну почему ты веришь только в худшее? Почему ты веришь, что сможешь выжить, только закрывшись от всего мира броней, и снимая защиту лишь в редкие часы, как тогда, в Шотландии? Почему ты не даешь мне разобраться в себе? Почему ты не доверяешь мне?