Кукловод
Шрифт:
– Хочешь?
– Я кивком указываю на стакан, ты же смотришь на меня, как на умалишенную и, не предавая своей новой манере общения со мной, холодно и сдержанно отвечаешь:
– Нет. Не люблю смешивать.
– Как знаешь.
– Я равнодушно пожимаю плечами, салютую тебе бокалом и добавляю: - Твое здоровье!
– Произнеся этот почти издевательский тост, я быстро пью, ощущая, как дождевые капли все сильнее барабанят по полу, мочат мою одежду и волосы. Тело пронизывает дрожь, и в душе снова поднимается волна этого истеричного состояния, когда хочется погрузиться в беспамятство, где не будет этого напускного равнодушия, которым
– Ты такая отвратительная, когда пьяна.
– Ты говоришь это, как будто сам себе, не смотря на меня, а продолжая смешивать краски. Но я слышу и громко смеюсь, не беспокоясь, что со стороны наверняка выгляжу чокнутой алкоголичкой.
– Серьезно? А я думала, что всегда отвратительна, как большая куча дерьма. Или грязи? Как там ты меня называл?
– Я прищуриваю глаза, склоняю голову набок, наблюдая за тем, как вспыхивают недовольством твои глаза. Да, сегодня я молодец, определенно. Может еще немного, и ты перестанешь играть в столь неподходящую тебе роль каменной глыбы?
– Слушай, хватит там сидеть.Во-первых, ты уже вся мокрая, а, во-вторых, в таком состоянии ты вряд ли способна сказать что-либо разумное.
– Ты снова отворачиваешься от меня, а я сжимаю стакан с такой силой, что он взрывается мириадом крошечных осколков, ранит мне руку, но это ничто, по сравнению с той яростной агрессией, которая клокочет у меня где-то в горле, огненной лавой течет по жилам и заставляет меня огрызнуться, сдобрив фразу максимально ядовитыми интонациями.
– Так внуши мне вообще не разговаривать и моргать почаще. Буду у тебя, как настоящая Барби.
– Ты, Клаус, выбрал не ту тактику, потому что твоя сдержанность вызывает у меня только злость, желание кричать и топать ногами, вцепиться ногтями тебе в лицо. Быть может, я мазохистка, а может просто хочу, чтобы тебе не было настолько плевать на меня. Ты никогда не был ко мне столь равнодушен.
– Пошла вон! Не собираюсь слушать твой пьяный бред.
– И все этот чертов, проклятый холодный тон! Так и хочется взять раскаленную кочергу и всунуть тебе в задницу.
– Хорошо. Я пошла.
– Решение приходит ко мне столь быстро, что назвать это планом не поворачивается язык. Это риск, это фатализм, возможно, это самоубийство, потому что сейчас я не уверена, что для тебя будет иметь хоть какое-то значение мое безумие. Я неловко поднимаюсь на ноги, уже абсолютно мокрая, и холодные струйки льются по лицу, смешиваются со слезами, впитываются в одежду, которая противно липнет к телу. Еще одно мгновение, и я, оперевшись руками о бронзовую ограду балкона, перекидываю одну ногу. Ограда невысокая, всего лишь доходит мне до талии, но я настолько пьяна, что даже вампирская координация не позволяет так же легко и быстро перекинуть и вторую ногу, поэтому я неуклюже цепляюсь пальцами за скользкий металл.
– Ну и что ты делаешь?
– Я немного поворачиваю голову, отмечаю, что ты по крайней мере отвлекся от рисования и теперь пристально наблюдаешь за моими жалкими потугами.
– Собираюсь уйти. Навсегда.
– Ты лишь усмехаешься, снова берешь в руки кисть и, приподняв бровь, замечаешь:
– Боюсь расстроить тебя, куколка, но ты вампир, а мы не на крыше небоскреба. Вряд ли тебе удастся самоубийство. Хотя… Если очень повезет, то тебе может оторвать ногу. Ты же не ящерица, она у тебя заново не вырастет. Может хоть так ты прекратишь свои постоянные истерики?
– Нет,
– Алкоголь выветривается с головы очень быстро, и теперь уже мои руки отчаянно дрожат не только от холода, но и от страха. Я ведь умру, если прыгну… Умру. И останется тишина, темнота, пустота, та блаженная невесомость, которую я уже испытывала несколько раз за время наших совместных путешествий. Это ведь не страшно, и я не буду бояться.
– Ладно, брось. Слезай оттуда. Я попрошу принести тебе горячий чай.
– Ах, так ты думаешь, что я блефую? Ты еще просто не знаешь, что за эти четыре месяца, пока ты неизвестно где проводил ночи я верно сходила с ума, и теперь я настолько безумна, что могу позволить себе все. Я могу позволить взять на себя еще и проклятие самоубийцы. Если говорить по сути, то я уже мертва. Я умирала множество раз, и большинство из них как раз из-за тебя. Почему бы не умереть из-за тебя окончательно?
И я смеюсь, так отчаянно, так нервно, и быстро перекидываю вторую ногу, сильно цепляясь онемевшими пальцами за темную бронзу. Но они мокрые и так неуклонно соскальзывают с гладкого металла, и я только сдираю ногти просто до мяса, пытаясь удержаться, потому что еще не время. Я ведь не попрощалась. Господи, я ведь так много не сказала тебе. И я только отчаянно вскрикиваю, и разжимаю дрожащие пальцы…
***
В тот момент мне кажется, что прошло несколько часов, но на деле всего лишь нескольких секунд мне хватает, чтобы оказаться по другую сторону ограды и, не удержавшись, разжать ладони и начать свое последнее падение…
Мне едва не отрывает руку, когда ты, каким-то мистическим образом все-таки успев преодолеть расстояние, разделяющее гостиную и балкон, обхватываешь мое запястье и безумно сильным рывком выдергиваешь меня назад. О витую решетку мне обдирает всю кожу на обнаженных руках, я больно бьюсь животом и ногами, но это забывается в тот момент, когда я оказываюсь в твоих стальных объятиях, обвиваю ногами тебя за талию, утыкаюсь лицом тебе в плечо, уже не различая, кто из нас дрожит сильнее.
– Господи… Ты… Ты… Да я убью тебя, Кэролайн! Что ты делаешь?!
– Ты кричишь так громко, унося меня с балкона и усаживая просто на стол, даже не обращая внимания, что теперь я сижу на твоих набросках и красках, и вода, стекающая с меня размывает акварель, вымазывает мои джинсы, стекает капельками радужных оттенков на пол. Ты трясешь меня за плечи, и, наверное, ломаешь ключицы, но в твоих глазах плещется какая-то абсолютно дикая эмоция, которую в человеческом мире принято называть страхом, что я даже не думаю вырываться. Пусть будет больно. Боль - это такое наслаждение после месяцев равнодушия и холода.
– Тебе просто нужно было разжать руки. Почему? Ты не можешь убить меня сам, не можешь просто отпустить меня, не можешь без меня, не можешь со мной. А мне что делать? Я с ума схожу! Понимаешь?! Ты понимаешь?! Я так больше не могу! Ну же, ударь меня! Сделай хоть что-нибудь, но только не молчи, умоляю! Я задыхаюсь! Я больше не могу!
– И снова меня поглощает эта истерия, это дьявольское ощущение неизбежности. Ты снова заставляешь меня жить, но сам не хочешь быть в этой жизни. Кроме того, ты еще и других людей убрал с моего пути, оставив меня одну, совершенно одну.