Куколка
Шрифт:
Бред, ахинея…
Отчего сомнения нельзя, как записку, сунуть в прикуриватель и дождаться, пока бумага не осыплется на пол хлопьями сизого пепла?!
Почему Вселенная не рухнула, когда внуки Луки Шармаля оказались в рабстве? Не родной же дед пустил их с аукциона, в припадке любви?! Как сетовать на собственную судьбу, если маленькие Шармальчики парятся на веслах галеры! Рассказать Юлии про записку? Сообщить в полицию? Начать корчить из себя телохранителя?
Ну почему я? Почему всегда и вовеки веков — я?!
— Быстрее! Шевели ногами!
Лестница.
Второй этаж.
Не
— Успели! Удачи, Борготта!
Толчок в спину придал Лючано дополнительное ускорение.
— Добро пожаловать на арену!
Ареной оказался просторный кабинет.
Диванчик в стиле «экзот». Журнальный столик уставлен легкими закусками — оливки, канапе с ломтиками рыбы, сыр, хлебцы, паштеты. В углу — бар с подсветкой. В нем, как в аквариуме, плавали толстые, лоснящиеся бутылки с длинными шеями игуанодонов. Музыкальный центр на пять «стебельков». Окон нет, на стенах — панорамные пейзажи: поле цветущих маков, каменистое ущелье, берег зимнего моря.
Больше всего арена напоминала кают-компанию на «Этне». Лючано заподозрил, что над ним продолжают насмешничать. А что? Испугали новичка заранее, уговорились с ланистой, пригнали сюда, и вот-вот начнут развлекаться — травить жуткие байки, исподтишка любуясь чужим страхом.
Люди везде одинаковы.
Им только дай подпустить шпильку ближнему.
Желая показать коллегам, что их надежды беспочвенны, он с проворством ухватил оливку, нанизанную на шпажку. Не спеша кинуть добычу в рот, прошелся по кабинету с видом человека тертого, битого жизнью и готового к любым розыгрышам. Как ни странно, за ним вроде бы никто не следил. Николетта Швармс, облачена в новое кимоно, хлопотала у бара, разливая по бокалам бренди — судя по этикетке, сливовый «Мирабиль», пять лет в бочках с солерой. Семилибертус с мятым лицом (Лючано прозвал его Бухгалтером) вертел в руках «стебельки» с записями. Он мучительно раздумывал: поставить релакс-симфони «Рассвет над Базалети» или Нору Ладжмон, модную исполнительницу этно-баллад. Еще двое мужчин, толстый и тощий, играли в шашки, скучно комментируя каждый ход.
За игрой наблюдала старуха в халате, чепце и тапках-шлепанцах.
— Вам тоже бренди? — не оборачиваясь, спросила Николетта. Она пролила «Мирабиль» себе на руку и, наклонившись, шумно слизала пролитое ярко-розовым, шустрым язычком. — Или вы не любите сливы?
— Я люблю кивуши, — ответил Лючано.
— Кивуши? Это фрукт? Где его добывают?
— Воруют. Из сада деда Бертолуччо.
— Ах, значит, вы — воришка? — гладиаторша оживилась. — Профи? Любитель? Клептоман?
Желая прервать двусмысленную беседу, Лючано взял бокал, отхлебнул глоток и закусил оливкой. Бренди ему не понравился.
Манера исполнения походила на бренди.
В голову бьет, но удовольствия — никакого.
— Меня ночью пучило, — сообщила старуха в чепце, пялясь на доску. Можно подумать, там решалась ее судьба. — Я и так, и эдак, а оно пучит. И газы. Мне вредно есть на ужин говядину с бобами. Молодой человек, у вас хороший желудок?
— Лучший в Галактике, — ответил Лючано таким тоном, что лишь глухой рискнул бы задать ему следующий вопрос. — Родной брат утилизатора. У меня характер скверный. И манеры.
Старуха оживилась.
— Вам надо принимать «Имаклик». Он благотворно действует на психику. Вы явный невротик, вам поможет. Я три раза в день принимаю «Имаклик-форте». Если б не пучило, я бы спала, как дитя. А так, — она с огорчением шмыгнула носом, втянув крупную каплю, — никакой пользы. Бегаешь в туалет, а оно, извините, как дверца к заднице. Вы ночью ходите в туалет? Я имею в виду, без слабительного?
Лючано отпил еще бренди.
— Хожу. И ночью, и утром. И днем. Я из дерьма полжизни не вылезаю.
Старуха раздражала его. В придачу саднила шея. Казалось, «ошейник» разбух, отрастил шипы и царапает кожу. Приходилось следить за собой, чтобы не почесываться каждую секунду. Конечно, дело было не в «ошейнике»: сегодня утром, умываясь, Лючано проклинал все на свете — ему пришлось бриться. Впервые за последние тридцать три года. Подростком, следуя совету умудренного опытом маэстро Карла, он посетил визаж-салон, где цирюльник что-то сделал с луковицами волос на лице, избавив клиента от необходимости бриться каждый день. С тех пор усы и борода у Лючано не росли.
До сегодняшнего дня.
Боясь, что эта пакость каким-то чудовищным, извращенным образом связана с ростом татуировки, влияющей на процессы в организме, он запрограммировал «Гигиену» на сеанс бритья. И вот, нате — лицо горит. Надо выбрать время, посетить местный салон — еще лет на двадцать, если повезет. А везет нам редко, чтоб не сказать — вообще не везет…
— Рекомендую «Роял Классик», — дал совет тощий игрок. — Дыра, конечно. Но здесь, в глуши, выбирать не приходится. Цены умеренные. И цирюльники мастеровитые, заразы не внесут. А то избавишься от лишних волос — и жди взамен прыщей. Вы полжизни в дерьме, а я всю жизнь избавляюсь от прыщей. К кому только не обращался — деньги, как в прорву, а толку чуть. Вас прыщи не мучат?
Лючано сообразил, что о злополучной бороде он рассуждал вслух. Наверное, старуха с ее газами достала. Или бренди виноват. Слишком крепкий. В здешней компании глазом моргнуть не успеешь — начнешь заговариваться.
Он потер шею.
Чешется, зар-раза!..
— Ненавижу шашки, — буркнул толстый. — Хоть голову сверни, а вечно в проигрыше. Никаких шансов. С кем ни играю — он раз, и в дамки, а я опять расставляю…
— А зачем тогда играешь? — спросил тощий.
— А что делать?