Куколка
Шрифт:
И наконец — трубач с раздутыми щеками хомяка, в антикварной шляпе-цилиндре. Он с упоением дул в чудо, сияющее надраенной медью.
Бижан Трубач, из-за которого Фаруд угодил в экзекуторскую Мей-Гиле? В то время Лючано не сомневался: Сагзи пытают зря, вехден ни при чем. Ан нет! Федеральный агент шел по верному следу; тянул-тянул за ниточку, да не вытянул. Агент считал вехдена свидетелем; максимум — мелким соучастником. А на деле, судя по тайным прозрениям, Фаруд — крупная рыба. Похищение близнецов — мелочи,
Тем более надо уносить ноги!
Он сунулся в операторскую. От стены до стены — пульт с сотнями динамических сенсоров, десятками портов, эмиторами, разъемами периферии и рядами «ручников» для тонкой настройки. Стойки с рекордерами — «кристаллы», «стебли», гиперонные матрицы. Пакетники-мультифильтры, генераторы акустических линз. У стены — клавинола «Galact-Pro-076e» и два навороченных синтезатора.
Единственное окошко выходило в комнату с гитарами. Тарталья вздохнул с облегчением: Юлия сидела на прежнем месте. Скулит она или нет, слышно не было: звукоизоляция работала исправно.
Он заглянул в дверь направо. Всю каморку занимала шикарная ударная установка. Барабанщик с фиолетовыми кудрями отсутствовал — и слава богу! Вопрос в другом: за каким чертом похитителям понадобился он, Лючано Борготта?! С детьми ясно: Шармаль-младший не может допустить, чтобы близнецы попали в руки Юлии. Опять же, встреча с отцом: Штильнер летит на Террафиму…
Штильнер.
Летит.
«Сперва — дети. Родитель обождет».
Профессор должен был прилететь сегодня! Похитители ждали космобестиолога.
Дурацкая депеша с Сеченя — проверка! Профессор — тамошний уроженец. А он, Тарталья, еще и помянул в разговоре с курьером графа Мальцова. Для террористов все сошлось, они приняли его за Штильнера. Профессора, небось, никогда не видели, захват готовился в спешке, снимок не успели переслать — вот и обознались.
Надо им сказать, что они ошиблись!
«И они принесут тебе извинения, малыш, — в далеком голосе маэстро Карла звучала горькая ирония. — Возместят моральный ущерб и отпустят на все четыре стороны…»
Скрипнув зубами — прав маэстро! — Лючано от души врезал кулаком по ближайшему барабану. Бумкнуло глухо и неубедительно. «Ударник» сконфузился и поспешил оставить каморку.
Непроверенной оставалась мембрана в конце коридора. Он толкнул ее плечом. Начал искать электронный замок или идентификатор — не нашел. Пнул ногой — без особого результата. Напоследок плюнув на сволочную мембрану, побрел обратно. Хоть бы Юлия пришла в себя! Вместе они что-нибудь придумают…
Помпилианка ждала его.
Нагая, как при рождении, женщина застыла посреди комнаты с гитарами, прогнувшись в гимнастическом «мостике». Тарталья судорожно сглотнул. Юлия была хороша! Смоляная грива разметалась по полу языками черного пламени. Напряглись стройные щиколотки. Холмики грудей венчали острые бугорки сосков. Полоска темных волос, с тщательностью дэпиллированная по бокам, делила лобок надвое. Бедра, призывно раздвинутые, открывали…
«Ах, если бы она соблазняла меня, будучи в своем уме! Я бы и минуты не колебался! Но она — безумна. Нельзя — так. Нельзя!»
Он отвернулся.
Стыдное и властное томление копилось в низу живота. Все-таки у него давно не было женщины. Очень давно. Эта развратная, вызывающая, откровенная, как запах течки, красота — опалена дыханием безумия, она возбуждала, отталкивая.
— Я — твоя…
— Юлия, не надо… — он охрип, а лучше бы онемел. — Опомнитесь! Мы в плену! Наша жизнь в опасности! Надо думать, как выбраться…
Слова получались казенными.
Слова скрипели песком на зубах.
Зов плоти выглядел много естественней, и побеждал.
— Да, да! Это последние минуты нашей жизни! Зачем терять их напрасно?!
Двуединый демон, поселившись в душе, раздирал новое жилище надвое. Наплевать на голос разума? Взять Юлию — сейчас, здесь, чтобы угроза смерти придала соитию дополнительной остроты? Зная, что в любую секунду…
«В постели ты ее, значит, представить не мог? А на полу? Тебе на полу больше нравится, дружок? Тут еще есть диванчик…»
Это бесчестно! Воспользоваться невменяемостью женщины… Если они выживут, он не сможет взглянуть ей в глаза! А Юлия его просто убьет! — разорвет голыми руками… Но если она права? Если никакого «потом» уже не будет? И наконец, если помпилианка навсегда останется похотливой самкой, норовящей отдаться первому встречному?
Тысяча «если» спешила оправдать подлость.
— Я иду к тебе…
Помпилианка упруго оттолкнулась от пола руками. Плавным, не слишком быстрым движением встала на ноги и танцующей походкой направилась к Лючано. Не дойдя трех шагов, она вдруг рухнула на колени, распласталась на полу — и поползла.
— Что вы делаете?!
Руки женщины обвили его колени. Юлия начала взбираться по нему, как по древесному стволу. Две вкрадчивые змеи скользили по телу, лишая воли к сопротивлению. Горячее, лихорадочное дыхание. Озноб. Напряжение.
Поцелуй.
Язык женщины метался, жаркий и требовательный.
Наверное, он бы не устоял. Юлия, с ее натиском влюбленной кошки, добилась бы своего. Но все решил случай. Мелкая досадная случайность, от которой не застрахованы даже безумцы. И он действительно не устоял — в прямом смысле слова.
Он оступился.
Сделав шаг назад, пытаясь поймать равновесие, Лючано запнулся о бухту силового кабеля — и грохнулся на пол вместе с Юлией. Кажется, помпилианка сильно ударилась. Во всяком случае, поведение ее изменилось кардинальным образом.