Кукольная королева
Шрифт:
— Тогда зачем?..
— Если бы ты подчинилась его воле и предала меня, он бы победил. Он причинил бы мне боль. В этом и был смысл: чтобы ты вонзила мне нож в спину. Или меч в грудь, неважно, — голос его был тих, почти спокоен. — Если б мы расстались тогда, когда ты была мне безразлична, вся игра сорвалась бы. Чем отчаяннее я пытался тебя защитить, тем большей опасности подвергал. Поэтому я не особо рьяно пытался избавить тебя от зеркальца: думал, что этого он от меня и ждёт… но чем изобретательнее я пробовал обмануть его ожидания, тем вернее следовал по уготованному им пути. И всё это я понял слишком поздно.
— Но
— Я не знаю.
Таша опустила взгляд на сад у подножия башни, огороженный низкой каменной стеной. Закат подкрашивал в золотистую карамель зелень вишнёвых крон, верёвочные качели, подвешенные на одну из ветвей, и знакомую фигурку на них — с тёмной макушкой-одуванчиком.
Джеми.
— Значит, ты снова нас спас?
— Этот раз был сложнее предыдущих, должен сказать. Когда пробиваешься сквозь пламя и вытаскиваешь людей из горящего дома, не поможет ни телепатия, ни прочие… святые фокусы.
— А не надо было подслушивать мои ехидные мысли. Но ты всё-таки пробился?
— Человек, наверное, не смог бы. Без ожогов не обошлось. Но я ведь не совсем человек.
— И как ты узнал, где я?
— Я могу найти тебя, где бы ты ни была, — повторил Арон. — Я должен был прийти раньше, но мне пришлось доделать одно дело. Я не смог сразу пуститься вдогонку. К тому же…
— Что? — спросила она, когда молчание затянулось.
— Я думал, что если буду держаться вдали от тебя, он оставит тебя в покое, — всё-таки произнёс дэй. — Но он не оставил.
— Ты думал… не находить меня? Оставить с мыслью, что ты мёртв?
— Я думал, так ты будешь в безопасности.
Таша обернулась, наконец взглянув в его лицо. Такое спокойное, такое внимательное.
Смутное сомнение тонкими коготками царапнуло душу.
— Арон, скажи мне… скажи честно, — голос её был едва слышен. — Ты тоже… знал… что не умрёшь?
Стало так тихо, что качельный скрип казался набатом.
Потом он кивнул.
— Прости, — произнёс он негромко.
Таша сжала кулаки.
– И… почему же ты… не сказал мне?
— Хотел узнать, что ты выберешь.
Таша долго смотрела на него. Просто смотрела.
А потом принялась колотить по чему попало.
— Я доверилась ему! Я оплакиваю его! Я не хочу жить, я виню себя, а он… он… — каждая фраза сопровождалась ударом, — он хотел посмотреть, что я выберу?!
— Таша…
— Да мне плевать, жив ты или нет, слышишь?! Ты мне не нужен, ты, обманщик, лжец, манипулятор!
Он сомкнул объятия, не обращая никакого внимания на кулачки, яростно молотящие его по груди.
— Прости, прости. Я это заслужил, знаю. Мне очень стыдно.
— Ему стыдно! И ты думаешь, этого достаточно, просто сказать «мне стыдно»?! Ты! Ты…
Слова захлебнулись, потерявшись на почему-то солёных губах.
— Ты…
Кулаки разжались сами собой.
— Я…
Таша всхлипнула.
И не стала отстраняться, когда Арон прижал её к себе.
— Не оставляй меня, пожалуйста, — прошептала она в складки чёрной накидки. — Никогда больше не оставляй.
— Не оставлю. — Он мягко перебирал её волосы. — Я уйду лишь тогда, когда ты этого захочешь.
— Не надо масок, не надо лжи, мне… мне всё равно, кто ты, я просто хочу тебе доверять.
— Больше не будет ни масок, ни лжи. Обещаю.
Таша вскинула голову, глядя в его глаза: озёрно-зелёные, лучистые, тёплые…
…но если он не отдал свою жизнь за тебя, робко зашептал знакомый тоненький голос, если чары не могли разрушиться с его смертью — ты ведь не можешь знать…
Но ей не было дела до сомнений.
Что ей какие-то сомнения, когда она может снова видеть свет в его глазах.
— И я никому тебя не отдам, — сказал Арон, — слышишь?
— Но… Лиар…
Дэй коснулся губами её лба:
— Никому, — повторил он.
***
Огонь в камине снова плёл кружево светотени. Силясь просочиться сквозь задёрнутые гардины, закатные лучи выхватывали из черноты сидящую в кресле фигуру.
Он наблюдал за пламенем, держа в руках фужер с бренди, согревая напиток теплом ладоней. Сбор шестнадцатилетней давности…
Год Белой Кошки. Начало новой игры.
Правда, тогда даже он об этом не знал.
— Умеем ли мы любить кого-то, кроме себя, Альдрем?
Старый слуга неуверенно приблизился:
— Простите, хозяин?
— Все мы хотим любви. Хотим, чтобы нас любили, носили на руках, исполняли желания. Но кто мы? Эгоисты. Каждый думает только о себе. Даже любовь наша эгоистична. Мы делаем кого-то счастливым, потому что это делает счастливыми нас самих. Когда нас покидают, мы в первую очередь жалеем себя — бедных, несчастных, одиноких. А тот, кто готов жертвовать, кто готов поступаться своими интересами, кто умеет по-настоящему скорбеть… из-за своих чувств он становится уязвим, и окружающие эгоисты спешат этим воспользоваться. Мир не будет идеальным, пока в нём не будут жить идеальные люди; но если среди них найдётся хоть один эгоист, он обратит блаженство в кошмар. Наш мир, мир, в котором мы живём…