Кукольная королева
Шрифт:
Эпилог
Таша не сразу поняла, что проснулась. Во сне она бежала куда-то по солнечному лучу, а в один момент оказалось, что луч уже не сонный, а явный: он струился из окна, играя пылинками, и обливал закатным золотом белый камень потолка.
Таша повернула голову.
И улыбнулась.
— Знаешь, почему-то я так и думала, что первым делом встречу
Арон сидел в кресле подле кровати. Без улыбки, странно внимательно вглядываясь в её лицо.
Таша приподнялась на постели. Комнатка была небольшой и светлой; стена с окном изгибалась полукругом, зеркало у двери отражало скромное убранство.
— Мама, надеюсь, тоже где-то здесь?
Он не ответил — просто смотрел.
Что-то тревожило её. Что-то не отпускало.
Память…
Воспоминания приходили урывками, не утруждая себя должным порядком или связыванием воедино.
…металлический свист, вспышка, лязг металла…
…«остановите его!»…
…чистый воздух, вдруг оказавшийся в лёгких…
…«ты спас зверя!»…
…надёжные руки…
…«единственные звери здесь — вы»…
Таша долго смотрела на дэя. Потом опустила взгляд на свои руки.
Там, где кисти стёрли наручники, виднелась нежная розовая кожица.
— Я… жива?
— Да.
— Но ты ведь мёртв.
— Нет.
Таша растерянно села, и босые ноги ощутили пушистый ворс светлого ковра.
— Я… видела, как тебя убили. Джеми похоронил тебя. В хрустальной гробнице.
— Что создало мне немало проблем, — кивнул дэй. — Хорошо, что он положил меч — не то, боюсь, мне пришлось бы коротать вечность похороненным заживо. Не знаю, счёл бы это Лиар достойным возмездием… впрочем, разрубить мечом крышку гробницы, имея лишь пару вершков замаха и собственную грудь в качестве препятствия, тоже не так легко. Пусть даже меч непрост.
Таша изо всех сил ущипнула собственную руку — и, ойкнув, потрясла кистью.
Какой реалистичный сон, однако…
— Ты хочешь сказать, что ты жив?
— Как и ты.
— И где же мы тогда?
— В деревне Фар-Лойл. Моё пастырство. Помнишь, я тебе говорил?
Таша встала. Оглядела своё отражение, облачённое в незнакомое светлое платье с широкой юбкой до колен.
Пошатываясь, добрела до окна.
Окно оказалось расположенным на приличной высоте, так что вид открылся воистину прекрасный: изумрудные луга, присыпанные пёстрой цветочной пудрой, предгорные холмы и позолоченная гладь огромного озера в ложбине.
— Деревню отсюда не увидишь. Башня стоит на окраине, а дома лепятся к горе.
— Что за башня?
— Башня звездочёта. Друга, который милостиво меня приютил.
Таша, не щурясь, смотрела на заходящее солнце.
— Это не может быть правдой. Ты умер. Я видела, как меч пронзил твоё сердце. Я видела твоё тело. Я просидела подле него до рассвета.
— И если бы выждала ещё час, узнала много чего интересного. В себя приходишь не сразу. — Шёлк прошелестел до боли знакомо. — На какое-то время я действительно почти умер… был близок к смерти настолько, насколько это возможно, оставаясь живым. Сон на самой грани. Неприятное ощущение, должен сказать.
— Но…
— Амадэя может убить только другой амадэй. И только собственной рукой. Никто из смертных на это не способен. Мы можем умереть лишь от руки равного нам. — Арон стоял прямо за её спиной. — Лиар же предпочёл безопасную роль отдалённого кукловода и сражался во временном теле, не придав ему какого-либо сходства с собой. Поэтому моё тело сочло его чужаком.
…«ему об амадэях ведомо куда больше, чем кому бы то ни было»…
Кусочек мозаики.
«Они убили Воина…»
И ещё один.
«Он сказал Арону, что не ограничится чем-то незамысловатым… и просто убил. Почему?»
«Не знаю».
Кусочки мозаики, складывающиеся во что-то большее.
— Это был ты, — уверенно произнесла Таша. — Там, на Равнине.
— Я нашёл тебя… на расстоянии. Я могу найти тебя, где бы ты ни была. И я позволил себе вмешаться в твоё сознание — в последний раз.
— Поэтому я знала, что делать… поэтому смогла видеть мост, да?
— Да. Равнина лишила Лиара многого, додав тебе столько же. Я довершил остальное.
— Но… получается, что и он…
— Да. Лиар жив.
Странно, но это не вызвало у неё ни удивления, ни огорчения, ни злости.
В сердце, выжженном всем произошедшим, уже не осталось места для этих эмоций.
— И он знал, что не убьёт тебя?
— Конечно. Стал бы он лишать себя ещё пары сотен лет отравления моей жизни.