Кукольная королева
Шрифт:
— Она из свиты принцессы. Или королевы. Бежала из столицы, но её нагнали. Развлеклись и бросили в лесу умирать.
— И что…
— Как она, матушка?
Голос, задавший последний вопрос, Мариэль незнаком. Похоже, явился её спаситель, и звучным басом он явно пошёл в папеньку.
— Альмон! — изречение Тары истекает нежностью, как патокой. — Девочка-то? В себя пришла.
— А. Вы
— Конечно.
— Тогда пойду. Она ведь захочет… поблагодарить.
Чужие шаги решительно приближаются к двери, за которой лежит Мариэль.
Она сама не понимает, почему это заставляет её съёжиться в постели, словно ожидая удара.
— Альмон!
— А?
— Она ничего не помнит, но я знаю, что она из господ.
— А.
— О манерах не забудь!
Вместо ответа раздаётся стон отворившейся двери.
В комнату, не разуваясь, входит широкоплечий детина в меховом плаще. Сальные патлы, усы щётками, крошечные глазки, горбатый, явно неоднократно сломанный нос…
При одной мысли, что он видел её без одежды, Мариэль передёргивает.
Красавец расплывается в желтозубой улыбке.
— Прекрасная лэн, — учтивость в голосе явно стоит ему безмерных усилий, — рад вас видеть в добром здравии. Выглядите вроде получше, да…
Мариэль с гадливостью чувствует взгляд, которым этот медведь ощупывает её не прикрытые рубахой ножки.
— Как прикажете вас… э… величать?
Мариэль смотрит на него. Косится на руку, на которой не видно следов кольца.
Мариэль оглядывается на тёмное окно, за которым скулит зимний ветер. Окидывает взглядом комнату: она бывала в крестьянских домах всего пару раз, но, судя по обстановке и фамилии «Фаргори», хозяева этого дома — крестьяне зажиточные.
Мариэль ищет решение.
Раз за шестидневку её не нашли, её и не искали. Шейлиреару и Мастерам Адамантской Школы, которые теперь подчиняются ему, на поиски хватило бы и дня. Принцесса Ленмариэль Бьорк мертва — даже для мятежников.
Она осталась одна.
Когда она поправится, Фаргори выставят её за дверь. Какой бы доброй ни была Тара, лишний рот крестьянам не нужен, особенно если вскорости этих ртов окажется целых два. Хотя Мариэль может остаться у них в качестве служанки… вряд ли им нужно расчесывать волосы или помогать одеваться, но лишняя пара рук, наверное, пригодится.
Она может работать на них за хлеб и кров. Делать всю чёрную работу своими нежными ручками, никогда не державшими ничего тяжелее малахитового гребня.
Если они захотят помощницу, обременённую младенцем…
Но есть и другой вариант.
Таре явно нравится Мариэль. Тара явно преклоняется перед «господами». А ещё Тара явно женщина добрая и порядочная. Конечно, мнимое обесчещение значительно портит картину… однако Тара наверняка сможет об этом забыть.
Хотя бы ради королевских украшений, которые у Мариэль — слава придворным магам — не отнять.
Конечно, не каждому захочется укрывать неугодную королю девицу, но в таком случае её могли просто не выхаживать. Конечно, ребёнку уже месяца два, но Мариэль вполне может родить его «недоношенным».
А о том, что от одного взгляда на этого мужлана её начинает мутить, Мариэль постарается забыть. Она ведь должна выжить.
Она обещала…
Мариэль встаёт. Грациозно поводит плечами. Делает шаг вперёд.
Один шаг обречённости.
— Моё имя Мариэль. — Голосок её звучит нежно, как переборы струн арфы. — Но прошу, не говорите мне «вы». Это я должна выказывать уважение… вы спасли меня, и я навсегда в неоплатном долгу перед вами.
И с брезгливым удовлетворением видит, как голодно ширятся его зрачки.
Да, она рискует. Конечно.
Но что-то ей подсказывает, что Тара не позволит своему сыну просто «развлечься».
— …так и получилось, что принцесса Ленмариэль Бьорк спряталась в деревушке Прадмунт, вышла замуж за противного ей человека, родила ему ребёнка и прожила с ним девять лет. — Таша смотрела в темноту, расползавшуюся по бревенчатой стене. — Ночные роды скрыли странный блеск её крови. Я унаследовала мамин дар, а вот Лив родилась человеком. Подозреваю, что у нас должны были родиться ещё сёстры… или братья… но мама принимала меры. А Альмон, кажется, подозревал, что я не его ребенок. С Лив он охотно нянчился, а меня не любил. Хотя отец из него был так себе. Наверное, муж тоже. Много пил, и я видела у мамы синяки… но никогда не слышала её крика. И её жалоб тоже.
Она добавила это отстранённо, без давно отболевшей боли. Не глядя на Джеми, не желая видеть жалость в его глазах.
— Мама шила мне платья из шёлка и бархата, заказывала Альмону стопки книг из города, учила танцам, рассказывала о придворных традициях и церемониях… и не уставала повторять, что я не такая, как дети вокруг меня. Что в моих жилах течёт кровь древних знатных родов, что они мне не ровня. А ещё меня неохотно выпускали из дома, даже до соседнего селения. Всю жизнь мы провели в Прадмунте, за исключением редких поездок в Нордвуд, и я была счастлива, но когда мне исполнилось девять…