Кукушата Мидвича
Шрифт:
— Если только это не сарай с отбеленной крышей, — обронил кто-то.
Шеф фыркнул:
— Обратите внимание на масштаб: оно превосходит размерами дюжину сараев.
— Что же это, черт побери? — выразил общую мысль майор.
Мы поочередно разглядывали странную штуковину через лупу.
— Вы что, не могли сделать более четкую фотографию? — недовольно спросил один из армейских чинов. Капитан презрел субординацию:
— А вы попробуйте слетать туда сами! Ведь фотографировали с высоты — ни много, ни мало, 10 тысяч метров: ниже
Полковник Лэтчер прокашлялся:
— Двое моих офицеров считают, что зона имеет форму полусферы.
— Возможно, — согласился капитан, — или ромба, а может, двенадцатиугольника…
— Я думаю, — мягко оборвал его полковник, — они наблюдали птиц, влетавших в зону и отмечали, когда те попадают под влияние. Они утверждают, что контуры зоны не поднимаются вертикально, то есть это не цилиндр. Стороны сходятся кверху, и дополнительные наблюдения дают основания полагать, что зона — это все-таки сфероид.
— Что ж, это первая реальная помощь, которую мы получили, — признал капитан. Если ваши офицеры правы и это сфера, то ее верхняя точка должна быть где-то в районе пяти миль над центром. Есть ли возможность установить это достоверно, не подвергая опасности жизни людей?
— Это не так просто, — ответил полковник Лэтчер, один самолет мы уже потеряли. Разве что использовать вертолет с канарейкой на шесте — но только нашесте длиной в пару сотен футов.
— Мысль неплохая, — заметил капитан. — Во всяком случае, на земле этот метод себя оправдал.
— Да, надо бы взять на заметку того парнишку, который до этого додумался. Жаль, что сегодня уже поздно заниматься этим на практике, оставим эту идею на утро. Не помешает также сделать снимки с меньшей высоты, может, всплывут какие-то детали.
Молчание, повисшее вслед за словами Лэтчера, прервал майор разведки.
— А я думаю о бомбах, — сказал Он задумчиво, — разрывных, к примеру, или осколочных.
— Бомбы? — переспросил капитан, подняв брови.
— Почему нет? Думаю, пора призвать ублюдков, которым там, внутри, к порядку. Никогда ведь не знаешь, что на уме у этих Иванов. Закрыть зону наглухо, чтобы комар не пролетел, и — бомбы.
— Не слишком ли круто? — возразил шеф полиции. Я имею в виду, не лучше ли оставить объект неповрежденным?
— Возможно, — кивнул майор, — но не забывайте, как легко им удается держать нас на расстоянии.
— Но что в этом захудалом Мидвиче может привлечь их интерес? Как хотите, а я считаю, что они совершили вынужденную посадку и используют силовой экран, чтобы избежать постороннего вмешательства. Как только они устранят поломку…
— Но здесь есть также Ферма, — вмешался кто-то робко.
— Как бы то ни было, чем скорее мы получим разрешение властей вывести эту штуку из строя, тем лучше, — заключил майор. — Ей нечего делать на нашей земле. В любом случае главное — не дать ей уйти. Не говоря уже о том интересе, который она представляет сама по себе, этот эффект экрана: он мог бы быть очень полезным.
— Сделаем же все возможное, чтобы овладеть ею в неповрежденном виде. Уничтожать лишь при необходимости!
Последовало горячее обсуждение; непродолжительное, ибо основным свойством всех докладов явилась их краткость. Были приняты лишь два определенных решения: о необходимости ежечасного спуска на парашютах осветительных ракет — для возможности обзора местности, и о новой попытке произвести более точные фотографии с вертолета.
Я никак не мог понять, почему Бернарду взбрело в голову затащить меня сюда, и что он сам здесь делает — за все время он так и не произнес ни слова. На обратном пути я позволил себе поинтересоваться:
— Скажи, Бернард, почему ты занимаешься этим делом?
— Ну, мой интерес имеет… профессиональную окраску.
— Ферма? — высказал я догадку.
— Да. Она входит в сферу наших непосредственных интересов и, естественно, все необычное в ее окрестностях привлекает наше внимание. Согласись, все случившееся достаточно необычно.
Под «нами», как я понял, подразумевалась военная разведка в целом либо один из ее отделов.
— Я всегда считал, — сказал я, — что такими вещами занимается Специальный отдел.
— У нас куча всяких отделов, — туманно ответил он и сменил тему.
Бернарда удалось устроить в «Орле», после чего мы вместе пообедали. Я надеялся после обеда вытянуть из него кое-какие подробности, но Бернард искусно обходил все попытки затеять разговор о Мидвиче. Все равно это был прекрасный вечер.
Дважды я звонил в полицию Трейна и справлялся о Мидвиче, оба раза мне ответили, что все остается без изменений. Осушив по последнему бокалу, мы с Бернардом расстались.
— Исключительно приятный мужчина, — подвела итог Джанет. — Я боялась, что асе превратится в одну из тех встреч старых сослуживцев, что так утомительны для их жен, но Бернард вел себя совсем по-иному. Кстати, зачем он брал тебя с собой?
— Сам удивляюсь, — признался я. — Если какие-то планы и были, мне о них он ничего не сообщил. И вообще, Бернард стал еще более скрытным, чем раньше.
— Странно, — Джанет словно, впервые поразилась происходящему. — что же, ему совсем нечего сказать обо всем атом?
— Ни ему, ни другим, — заверил я ее. — Они знают только то, о чем сказали им мы: что установить момент поражения невозможно, и что никаких вредных последствий нет.
— Ну, это хоть немного успокаивает. Будем надеяться, что никто в деревне не пострадал.
Мы еще спали, когда утром 28-го офицер-метеоролог сообщил, что туман над Мидаичем рассеивается. Вертолет с экипажем из двух человек шумно пошел вверх. В кабине болталась клетка с парой живых, но тревожно попискивающих хомяков.
— Они считают, — заметил пилот, — что шесть тысяч — вполне безопасно. Давай для уверенности начнем с семи. Если все будет нормально, станем потихоньку снижаться.