Кукушка
Шрифт:
Едва они вошли, улыбка с лица Хагга испарилась, как вода с горячей плиты. Он толкнул монаха на кровать, заложил засов, зажёг свечу и встал над собеседником, засучивая рукава.
— Ну, здравствуй, Бертольд, — проговорил он не спеша, так, чтобы тот как следует расчухал в его голосе медовый яд угрозы. Монах «расчухал» — вздрогнул. — А, узнал меня, морда немецкая? Не притворяйся: вижу, что узнал. Выходит, ты теперь у нас брат-бернардинец?
— Я… — пролепетал монах. — Я, ей-богу (da jurandil [21] ), господин Хагг… я ж ни сном
21
Позволь Господи! поклясться (лат.)
— Это ты ездил в город за палачом?
— Да… Меня послали, чтобы я… — Он гулко сглотнул и взмолился: — Господин Хагг, на честность вашу уповаю! Я везу сто пятьдесят флоринов под расписку, вот здесь, под рясой, в кошельке… Не отбирайте их, господин Золтан, не отбирайте их у меня! Они меня убьют, если узнают…
— Да плевать я хотел на твои флорины! — поморщился Хагг, поставил ногу на край кровати и теперь глядел на монаха глаза в глаза. — Кто в монастыре? Что за люди? Сколько? Где? Когда приехали? Зачем понадобился экзекутор? Для кого? Я знаю, что к вам недавно привезли девчонку. Так? Отвечай по-хорошему, Шварц. Я буду не я, если не доведу тебя до откровенности. Ты теперь без бороды и с тонзурой, но я найду, за что тебя оттаскать, ты меня знаешь. Ну? Говори.
Брат Бертольд дураком не был, а Золтана знал давно. Он даже не стал прикидывать все pro и contra. Он только нервно кашлянул и заговорил.
…Как Золтан и обещал, не прошло и получаса, а они с монахом уже спустились вниз, в общую залу. Монах, сказать по правде, выглядел каким-то бледным и помятым, ряса была выпачкана в пыли, а тонзура как будто малость увеличилась, зато Хагг буквально сиял от наступившего в душе просветления, На столе уже красовалась новая бутылка — трактирщик знал своё дело.
— Выпьем? — Золтан поднял свой бокал.
— Выпьем! — сказал палач.
— Выпьем! — бодро ответили сыщики.
— Выпьем… — безнадёжным тоном согласился брат Бертольд и обречённо потянулся за бокалом.
Со всех сторон на дармовое угощение лезли посетители. Шольц смотрел на всё происходящее из своего угла и не уставал поражаться. Хагга будто подменили. Вместо хмурого, в летах, задумчивого седоватого мужчины по корчме носился юноша с горящим взором, скалил зубы, хохотал, кого-то хлопал по плечу, кому-то ставил выпивку… Что-то с ним произошло. А памятуя, каким человеком он знавал его в прошлом, Иоганн склонен был предполагать, что Золтан явно что-то затевает.
Меж тем за столом у камина снова выпили, и выпили ещё, после чего Золтан испросил разрешения минут на десять отлучиться.
— Виноват, виноват, господа! Я на время вас оставлю: хочу проведать своего приятеля — вон он, за столиком… Заодно закажу чего-нибудь ещё…
Расталкивая локтями кучкующийся народ, он подобрался к Иоганну, перед которым стояли тарелка с жарким и наполовину опорожненная бутыль, сел за стол и стал сгребать в охапку плащ, перчатки и всё прочее.
— Кролик уж остыл, господин Золтан, — укоризненно сказал Шольц. Физиономия его была красной и встревоженной.
— Чёрт с ним, — буркнул Хагг, нахлобучивая шляпу, — не до кроликов сейчас. Я выяснил, Девчонка и
— Девчонка? — Иоганн, не понимая, поднял бровь. — Какая девчон… Матерь Божья! И что ж вы теперь думаете делать? У вас есть какой-то план?
— Есть ли у меня план? Есть ли у меня план, xa! Ты ещё не разучился драться?
Иоганн тревожно заоглядывался.
— Что вы задумали? Стража ж услышит!
— Не услышит. — Золтан замахал рукой. — Хозяин! Эй! Я сегодня при деньгах и с чистой совестью, так что подай чего-нибудь ещё вон тем хорошим господам и святому отцу.
Однако только трактирщик приблизился к его столу, Хагг ухватил его за фартук, притянул к себе и зашептал на ухо:
— Слушай, Жилис, это важно: с сыщиками делайте что хотите, но кат и катёныш уйти не должны. Слышишь? Не должны!
— Понятно. Проломить башку?
— Не надо. Хватит, если сломают ногу и месяц-другой проваляются где-нибудь в подполе. Сможешь?
— Хе! Можно. А монаха… тоже?
— Ах да, монах… — нахмурился Золтан. — Монаха не трогайте! Монах мой. Получит хоть царапинку или потеряет кошелёк — всем напинаю.
— Понятно, — снова закивал корчмарь. — Всё уже готово, ребята ждут на кухне, начинать?
— Эх, Жилис, Жилис, ты всегда был малость тороплив… Ладно. По сигналу, как в прошлый раз. Да, чуть не забыл: раздобудь мне бритву.
— Бритву? — Трактирщик опешил. — Для чего?!
— Для дела. Баки брить. Не спрашивай, тащи… Всем выпивки! — объявил он громогласно, заметив, что с дальнего стола на них уже косятся с подозрением.
Под весёлый гул собравшихся Хагг и Дважды-в-день перебрались за столик у камина, где наполнили и сдвинули бокалы, вызвав в воздухе стеклянный перезвон.
Немец торопливо принакрыл бокал рукой:
— Nicht doch [22] .
Золтан улыбнулся и с укоризной покачал головой.
— Her, — сказал он, — tringue, tringue [23] ! Палач поколебался, но руку убрал.
Монах глядел перед собой и лишь беззвучно шевелил губами — видимо, молился. Хагг встал.
— Что за прекрасный вечер! — объявил он. — Сколь приятно мне сегодняшняя встреча с вами, господа, и особенно с вами, святой отец! — Он отвесил поклон. — Жаль только, что немного скучновато. Эй, там! Скрипач! Волынщик! Ну-ка, вжарьте музыку!
22
Нет, довольно (нем.)
23
Сударь, пейте, пейте (нем.)
Он обернулся к палачу так, что седоватый хвост волос переметнулся у него через плечо, и подмигнул трактирщику и Иоганну.
— 'Т is van te beven de klinkaert! — провозгласил он, перекрикивая вой волынки. — Время звенеть бокалами!
— 'Т is van te beven de klinkaert!!! — отозвались нестройными криками за его спиной мастеровые и четвёрка мясников.
«Время звенеть бокалами!» Иоганес вздрогнул — так кричат во Фландрии, когда гуляки недовольны и начинают громить кабаки и дома с красными фонарями.