Култи
Шрифт:
Но правда в том, что большую часть жизни я хотела профессионально играть в футбол, поэтому узнала, что мне нужно делать, чтобы это осуществить. Я должна была практиковаться, совершенствоваться, практиковаться еще немного и жертвовать всем остальным, и все это в произвольном порядке. Обычно я пыталась применить это правило ко всем аспектам своей жизни.
Но давным-давно юная Саломея Касильяс на трех своих днях рождениях подряд загадывала, чтобы однажды Рейнер «Король» Култи узнал о ее существовании… и женился на ней. Следующим в списке желаний
Я бы отдала все, чтобы это произошло. Хоть что-нибудь из этого. Когда мне было двенадцать, я бы умерла от радости, если бы он хоть раз прикоснулся к моей чертовой руке.
В двадцать семь лет, зная то, что знала о нем на данный момент, я была бы счастлива, прожив остаток своей жизни, будучи им незамеченной.
Но иногда судьба любит посмеяться над нами, потому что буквально через пару дней после моего рассказа Гарднеру, как на команду влияет равнодушие экс-суперзвезды, на мои подростковые молитвы был дан ответ, буквально из ниоткуда.
Ему, должно быть, промыли мозги, или его тело похитил инопланетянин, потому что после этого на поле появился новый человек. Мужчина с жесткой линией плеч, будто с железным прутом в позвоночнике и тоном голоса, который нельзя было неправильно истолковать.
Сколько раз я думала о том, как сильно хочу, чтобы Култи стал тренером, которым мог бы быть игрок его уровня? Не секрет, что из великих игроков не всегда получались великие тренеры. Но моя интуиция, а может быть, это была моя внутренняя тринадцатилетняя девочка, считала, что он будет исключением. Что он может делать или быть тем, кем захочет.
Вот только я не ожидала того факта, что то, что я подразумевала под «Тренером», он, очевидно, интерпретировал как «Гестапо».
Следующие два дня были самыми напряженными в моей жизни, как психологически, так и физически.
Отчасти это было из-за того, что мое стремление к совершенству не давало мне покоя, я давила на себя, чтобы делать все лучше, лучше, лучше, по крайней мере, я старалась.
Но главной причиной был Култи. Он пришел на тренировку, и его челюсть подрагивала от злости, а суровый взгляд, казалось, вдруг оценивал все вокруг.
В первый раз, когда он крикнул, тренировка, которой была занята большая часть команды, внезапно остановилась. Я имею в виду, мы остановились. На две секунды все игроки, которые маневрировали вокруг полосы препятствий, остановились на месте и посмотрели вверх. Я была одной из них. Это было похоже на то, будто с небес внезапно раздался глас Божий и произнес пророчество или что-то в этом роде.
— Быстрее!
Одно слово. Одно слово заставило всех нас замереть.
А потом крикнул Гарднер:
— Что вы делаете? Двигайтесь! — И вернул нас в сознание.
На противоположном конце поля Дженни тренировалась с другим вратарем, она встретилась со мной взглядом. И мы телепатически передали друг другу одни и те же два слова: «Какого черта?».
Мы продолжили тренировку.
Он
Это было именно то, о чем я просила… чего я хотела.
Я улыбалась, когда, тяжело дыша, опустила руки на колени, поскольку он не переставал кричать о том, что мы можем двигаться быстрее, потому что выжал из меня почти все силы. И потому что происходило именно то, за что младшая версия меня продала бы десять лет своей жизни.
Конечно, он был мудаком. Конечно, он был зол на то, что я пожаловалась главному тренеру. Но когда огляделась, стало понятно, что и все остальные надрывали свою задницу сегодня на совершенно новом уровне, я подумала: «Да, оно того стоило, пусть Баварская сарделька меня ненавидит».
В конце концов, я начала сожалеть о том, что думала, будто участие Култи в тренировках — это хорошо. Кроме того, в игру вступила еще одна моя тайная мечта, и это было не так великолепно, как я ожидала.
Я привлекла внимание, которого хотела. Только это оказалось не так волшебно, как мне виделось в моих мечтах.
— Двадцать третья!
Мне потребовалась секунда, чтобы отреагировать на выкрик моего номера — папин день рождения. Моим номером в национальной сборной был день рождения Эрика, а день рождения сестры — номером, когда я играла в клубный футбол. Я использовала номер двадцать три годами, но никто никогда не называл меня номером, словно это имя.
— Двадцать третья, это что за медленный пас? Вы вообще пытаетесь играть? — Он почти рычал.
Волосы на затылке встали дыбом, и мой рот мог чуть-чуть приоткрыться. Но я поднажала.
Он продолжал.
— Двадцать третья, это.
— Двадцать третья, то.
Двадцать третья, двадцать третья, двадцать третья…
Пристрелите меня, двадцать третья.
В его тоне не было ни участия, ни тем более гордости.
Каждый раз, когда он выкрикивал мой номер, я смотрела на него, и выражение на его лице было суровым. Сердитым. Он смотрел на меня сердито. Это красивое лицо смотрело на меня с определенно не очень добрым выражением.
Господи Боже.
Я выпрямилась, вытерла пот и посмотрела на него. Я смогу справиться с этим болваном, который обидел моего отца. По крайней мере, так считало мое тело.
— У него худшие навыки отбивания мяча битой, которые я когда-либо видел. Не шучу. Он выглядит, как сто восьмидесяти сантиметровый лесоруб с битой, а его задница переехала жить в другой штат от его тела, — сказал Марк, покачивая головой, когда вывел машину на автостраду. Мы были на пути к следующей работе — двум большим домам в районе под названием «Вершины».