Культура речи современного города. Лингвистический ландшафт Нижнего Новгорода
Шрифт:
Я очень благодарен жене за заботу. Я не просил о таком, но привык быстро. Присел знатно. Вязну и не сопротивляюсь.
Дашка мне не наготавливала. Особенно ухаживать нужным не считала. Да и, если говорить честно, мы вдвоем не считали. Совсем другими были. Она была совсем другой. Не плохой и не хорошей. Но не моей, как оказалось. И не потому, что не хозяюшка. Просто я никогда не боялся её потерять. Нам по-приколу было расставаться каждый раз окончательно. Потом жарко мириться и снова в скандалы.
С Айлин это все страшит. Не хочется.
Главное мое опасение оказалось херней. Ставил на то, что разница в возрасте и мироощущении будет провоцировать подземные толчки, способные вызвать шторм, цунами, землетрясения и снести к херам этот дом. В реальности же мы за полгода даже ни разу не поссорились.
Признаться в том, что я недооценил Айлин, не стыдно.
Она воспитывалась, чтобы стать идеальной женой. Она и для своего долбоеба такой стала бы, приспособилась, смирилась. Где-то глотнула бы, где-то в себе сдержала. Она же Ручеек. Водичка. Везде просочится. Везде даст траве прорасти. Цветам распуститься. Люди без многого могут жить, но без воды – никак. Я свой источник нашел.
Айлин стала идеальной женой для меня. И я хочу верить, что даю ей не меньше, чем беру.
Хотя это вряд ли. Вряд ли, а хотелось бы…
Жую медленно и вдумчиво. Устал так, что даже челюстями работать лень, хоть и вкусно до щенячьего восторга.
Когда хвалю – Айка краснеет и отмахивается, но видно, что ей приятно. Главное не забывать.
Разблокирую телефон и так же лениво, как жую, листаю переписки. За день набежало дохуя. Полноценно разбираться буду завтра, но сегодня в парочку всё же захожу.
От Наума много войсов. Барич – главный в моей жизни любитель попиздеть. Но настроение себе портить желания нет, поэтому не включаю.
Спорить с ним устал. Выслушивать, если честно, тоже. У него свое видение, у меня свое. И миротворцем между мной с Семеновичем выступать не нужно. Мне сейчас нужна не мелькающая перед глазами голубая каска, а безоговорочная поддержка и доверие. В том, блять, с чем я сюда и ехал. Не повышать стоимость договорняка, а дело делать. Но их, очевидно, Барич не даст. Он, как и многие, считает, что я борщу.
Может так и есть, но борщу не один я. И не один я должен понимать, что у всякой наглости есть предел. Безнаказанность порождает беззаконие, которое в итоге ударит по каждому.
По мне ударит. По детям, которых у меня нет, но а вдруг будут? Хочу сдохнуть и за них хотя бы не так сильно бояться…
И за Айку. За Айку свою тоже бояться не хочу… Она, на самом деле, человек очень сильный, но в моей голове – чистая слабость без кожи. Моя личная слабость. И сладость.
Доедаю, Наума мысленно шлю нахуй до утра, а посуду отправляю в посудомоечную машину. Остатки щедрого ужина – в холодильник. Поднимаюсь в спальню.
Когда кладу мобильный на беспроводную зарядку, вспышка экрана подсвечивает силуэт жены. Она где-то посередине между своей и моей подушкой. По шею под одеялом. Просто спит, вообще не соблазняет, но любой взгляд на неё вызывает в груди чувства. Всё не зря.
Стоя под душем, почему-то это и повторяю: всё, блять, не зря, Айдар. Не зря, поверь.
Верю типа. Возвращаюсь в спальню.
К ней под одеяло. Рука ложится на бедро. Глажу кожу, задеваю кружево. Ждала меня в белье. Делаю вдох в волосах. Я уж не знаю, чем она только не мажется, но каждый раз нахожу в ее запахе что-то новое, а все равно из тысячи узнаю. Вязну в ней. Мой бесконечный праздничный торт.
Когда клянусь, что не хочу её будить, вру сам себе. Даже не так – пизжу безбожно. Потому что руки мои при этом хозяйничают по мягкому, теплому, сонному расслабленному телу. Губами прижимаюсь к лопатке, прихватываю зубами бретельку и тяну с плеча. А потом снова прижимаюсь. Целую в шею. Лижу за ушком.
Сжимаю груди. Понимаю, что через кружево – не то. Поэтому спускаю невесомые чашки и снова накрываю ладонями полные полушария.
Айка резко выдыхает. Я сжимаю соски и подкручиваю.
Назад пробирается женская рука. Царапает живот, ныряет под боксеры. Это не сложно с учетом того, как я её хочу. Резинку оттягивать не приходится.
Ладонь сжимает ствол, ведет по нему, Айка прогибается…
Я целую её в плечо.
Опять простила, что спиздел про время. Даже убранным в холодильник ужином не наказала. Ну что за святая женщина?
Скользит кулаком по стволу, я инстинктивно толкаюсь навстречу, но кончить по-быстрому и в неудобной позе не хочу. Уже и спать не хочу. Только её. Без спешки. Как будто мы с ней день хуйней маялись. Гуляли. То в сауне, то в бассейне, то в джакузи, на массаже были... Как будто трогали друг друга невинно и невзначай весь день, и только сейчас наконец-то дорвались.
Снимаю руку Айки с члена, опрокидываю ее на спину и ложусь сверху, целую сначала в центр ладони, а потом в губы.
У самого боксеры уже приспущены, ее кружево тоже сдвигаю. Скольжу по влаге пальцами, дальше – пристраиваюсь головкой.
Я не пиздюк, не подросток, но наживую с ней и до конца – это моя, блять, мечта. Когда включаю ум, понимаю, что спешить не стоит. Удовольствие и поддавки с животными инстинктами могут стоить нам дороже, чем мы готовы заплатить. Но это когда ум, а когда член…
– Который час? – Айлин спрашивает слегка хриплым голосом, пока я спускаю одеяло пониже. Любуюсь девичьей грудью, расстегиваю и откладываю в сторону ненужный бюстгальтер.
Глажу, трогаю, сжимаю в ладони и тянусь губами.
Она дрожит и подставляется. Лижу. Обхватываю губами. Посасываю. Взгляд поднимаю. Отрываюсь от груди, она дышит еще чаще.