Культурологическая экспертиза . Теоретические модели и практический опыт

Коллектив авторов

«За кадром» остается рефлексия автора проделанного труда, выявляющая проблемные зоны исследовательского поиска. На них мы и обратим свое внимание, окидывая взглядом собственный пятнадцатилетний опыт подготовки экспертных заключений.

Речь пойдет об экспертизе текстов массовой коммуникации. Конкретизация объекта и предмета исследования в этом случае уже сама по себе проблемна. Вопрос в том, что в качестве самостоятельной экспертной деятельности работа специалиста в этой области не выделена. Экспертиза продуктов массовой коммуникации (прежде всего СМИ) рассматривается как часть лингвистических экспертиз, предмет которых может быть определен как речевое высказывание. Активная институционализация лингвистического консультирования в нашей стране началась в годы перестройки, когда в суды хлынули потоки дел по защите чести, достоинства, деловой репутации. Причиной исковых обращений в суд становились газетные

публикации и гораздо реже – телевизионные сюжеты (поскольку их создателей труднее было «поймать за руку»). Но и в них объектом экспертной оценки являлись, прежде всего, произнесенные на экране фразы – те, что умаляли, по мнению истцов, честь, достоинство или репутацию.

По прошествии двух десятков лет ситуация изменилась. И дело не только в том, что количество исковых заявлений, связанных с информационными спорами, резко сократилось. Изменились сами средства массовой коммуникации – их структура, форматы подачи, контент. Конечно, эти изменения во многом определяются политической ситуацией в стране. Но главный фактор здесь – технический и технологический прогресс, который преобразует нашу картину мира в целом, меняя динамику восприятия и приоритеты между вербальной и визуальной информацией.

В замечательной книге заведующего отделом экспериментальной лексикографии Института русского языка РАН профессора А. Н. Баранова «Лингвистическая экспертиза текста» есть глава «Нестандартные объекты лингвистической экспертизы: текст с невербальной составляющей». Главу предваряет рассуждение автора о том, что хотя в прототипическом понимании хочется считать текстом только семантически связную последовательность высказываний, объединенных общим содержанием, в широком смысле текстом считается результат функционирования любого семиозиса [279] . Продолжая ряд примеров эксплуатации вербальным текстом изображения, Анатолий Баранов, эксперт с многолетним стажем, рассматривает в этой главе такие приемы воздействия на аудиторию, как визуальная персонификация и визуальная верификация знания.

И хотя в СМИ эти приемы можно считать типичными, они продолжают иметь статус «нестандартных объектов» лингвистической экспертизы, что предполагает привлечение к их анализу именно языковедов. Между тем, предметная область языкознания, образуемая феноменами языка, не в состоянии вместить в себя все поле смыслов, необходимость актуализировать которые может возникнуть при подготовке экспертного заключения по текстам массовой коммуникации. Мне, в частности, известны конфликтные ситуации, рассматривавшиеся в свое время на заседаниях Большого жюри при Союзе журналистов РФ, когда на запрос о необходимости экспертизы Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам отвечала, что предмет спора – не в их компетенции. Это – лишнее свидетельство того, что комплексность «нестандартных объектов» в сфере массовой коммуникации нуждается в экспертной оценке специалистов широкого профиля.

Однако экспертиза текстов массовой коммуникации в юридической практике продолжает называться лингвистической. Думается, это связано с тем, что институционализация данного вида экспертиз происходит преимущественно через нормативные акты, которые нарабатывают свое содержание, прежде всего, благодаря опыту судебных рассмотрений дел. В гражданском судопроизводстве (через него преимущественно проходят дела, связанные с информационными конфликтами) важна убедительность документов – именно они вступают в «спор» истца и ответчика. Судья на заседании не склонен теоретизировать, ему требуется ясность. Поэтому эксперт, даже если перед ним встанет риторический вопрос: «А был ли мальчик?» – нацелен дать прямой ответ: «Да», или «Нет». Эта ситуация, даже если дело не доходит до суда, склоняет ее участников использовать проверенные методики и устойчивый понятийный аппарат. Поэтому операциональная теория речевого акта выступает надежным, востребуемым инструментом анализа спорных текстов, которым охотно пользуются лингвисты.

Сюда же надо отнести и проблему «специалистов широкого профиля». «Нестандартные», комбинированные объекты текстологической экспертизы должны находиться в компетенции тех, кто занимается коммуникативистикой. Но их профиль настолько широк, что говорить о существовании в нашей стране каких-либо устойчивых научных школ не приходится. Более того, опыт показывает, что перед лицом динамично меняющихся коммуникативных практик эффективна «всеохватность» их исследователя.

И все же, думается, экспертизу текстов массовой коммуникации необходимо выделить в отдельное направление в связи с «нестандартностью», особой комплексностью ее объектов. Феномены языка не исчерпывают динамично развивающегося предметного многообразия текстов массовой коммуникации. Текстологическая экспертиза в этой сфере

выходит за рамки лингвистической в поле культурного анализа. Комиссионная экспертиза положения дел здесь не спасает: синтез выводов узких специалистов бывает недостаточен для того, чтобы охватить объект анализа в его целостности, поскольку процессы в современной массовой коммуникации не столько синтетичны, сколько синкретичны. Конвергентные коммуникативные практики, вызванные распространением цифровых носителей информации, действительно, превращают картину мира в текст. Чтобы «читать» этот текст, уже не обязательно быть ученым. В семиотическое чтение включена массовая аудитория.

На этих основаниях нами инициировано включение в цикл профессиональных дисциплин подготовки бакалавра по журналистике в Казанском университете (КФУ) семестрового авторского спецкурса «Экспертиза текстов массовой коммуникации». Компетенции обучающегося, формируемые в результате освоения дисциплины, включают осознание социальной значимости своей будущей профессии; понимание роли правовых и этических норм в функционировании текстов массовой коммуникации; умение применять эти знания в журналистской работе; навык рассмотрения текстов массовой коммуникации как возможный объект информационного спора; способность избегать конфликтных выражений, видеоизображений в материале, подготовленном для массовой аудитории.

Эти компетенции важны для будущих журналистов еще и в связи с тем, что, если информационный спор доходит до суда, то автор материала и редакция могут стать заложниками решения данного конкретного эксперта. В отечественном судопроизводстве сложилась практика: чуть ли не по каждому диффамационному делу обращаться за разъяснением к эксперту. Об этом пишет в предисловии к упомянутой нами книге А. Н. Баранова президент Адвокатской палаты Москвы Г. М. Резник. Он объясняет это судейской психологией, в принципе настроенной на привлечение специалистов, что облегчает работу и создает эффект большей обоснованности решения. Кроме того, обидчиками или обиженными в значительной части подобных дел выступают государственные мужи (губернаторы, мэры, депутаты, прокуроры и пр.): «Политический окрас также повышает нужду в научном прикрытии» [280] . От себя добавим, что судьи нарабатывают компетентность в информационных спорах, по нашим наблюдениям, в ходе рассмотрения дел соответствующего профиля, будучи персонально «закреплены» за ними в силу того, что на участке того или иного районного суда расположены редакции, являющиеся потенциальными участниками этих дел. В 90-е годы, когда дел было много, можно было стать реальным специалистом в этой области. В целом же, как в то время поделился со мной один из служителей Фемиды, судьи неохотно берутся за их рассмотрение: информационный спор перегружен специфическими деталями, его участники, если речь идет не о медиахолдингах и крупных редакциях, бедны, поэтому не великодушны. Судье в этой ситуации легче положиться на решение специалиста. Круг тех, кто готов выступить экспертом, невелик.

Об угрозе формирования «экспертократии» с ее «монополией» на знание на Западе заговорили еще в ХХ веке. В этих условиях, думается, выход один – специалистов в обозначенной области должно быть больше. А знания должны быть доступны.

«Средство есть сообщение». О предмете экспертиз продуктов массовой коммуникации

Вопросы, поставленные перед экспертом, определяют и предмет его исследования. В экспертизе продуктов массовой коммуникации специфика предметной сферы определяется зависимостью смысла высказывания от формата этого высказывания. К форматам относятся тип медиапродукта (журналистский материал, реклама, PR), жанр (новостной, аналитический, художественно-публицистический), тематический контекст и другие технологические особенности доведения текста до массовой аудитории, которые могут быть включены в план выражения. Именно в этом ключе может быть истолковано известное среди теоретиков и практиков массовой коммуникации высказывание классика коммуникационной революции Маршала Маклюэна «Средство есть сообщение».

Как этот факт учитывается в деятельности эксперта текстов массовой коммуникации, проиллюстрируем на примере произведенного нами анализа фразы из объявления в газете, ставшего предметом иска о деловой репутации: «Граждан, пострадавших от финансовой деятельности Карпеева Владимира Юрьевича, бывшего управляющего филиалом банка “Аверс”, просьба звонить по телефону 35-379 для совместных юридических действий». Основанием для производства экспертизы стало обращение одного из ответчиков – учредителя и главного редактора газеты (второй ответчик – пенсионер, подавший объявление). Основной вопрос, поставленный им перед нами, предполагал выяснение, содержится ли в объявлении утверждаемое в исковом заявлении намеренное оскорбление, унижение чести, достоинства и деловой репутации В. Ю. Карпеева.