Культурологическое наследие Дмитрия Сергеевича Лихачёва
Шрифт:
Занятия в архивах и библиотеках, лекции, разговоры на мировоззренческие темы, посещение публичных выступлений и диспутов, философских кружков способствовало духовному становлению личности будущего ученого. Именно в разговорах, беседах и спорах рождалась вся русская культура Серебряного века. Условием плодотворности споров была полная свобода.
Культурная и интеллектуальная жизнь в России происходила на фоне массовых преследований, арестов и расстрелов. Достигнутое после завершения гражданской войны «мирное сосуществование» различных социокультурных течений и культурно-политических тенденций оказалось недолгим. С конца 1920-х годов в стране преследуется любой плюрализм, под лозунгом консолидации культурных сил распускаются литературные и художественные группировки, научные и философские
Особенно тяжело переживал Д. С. Лихачёв гонения на Церковь: «Молодость всегда вспоминаешь добром. Но есть у меня, да и у моих товарищей по школе, университету и кружкам нечто, что вспоминать больно, что жалит мою память и что было самым тяжелым в мои молодые годы. Это разрушение России и русской Церкви, происходившее на наших глазах с убийственной жестокостью и не оставлявшее, казалось, никаких надежд на возрождение» [39, с. 156].
Гонения на Церковь приводили к усилению религиозности среди образованной молодежи. Литературно-философские кружки, существовавшие до 1927 года в Ленинграде, стали приобретать религиозно-философский характер. Д. С. Лихачёв в двадцатые годы посещал кружок Хельфернак («Художественно-литературная, философская и научная академия»), заседания проходили на квартире преподавателя И. М. Андреевского. В 1927 году кружок преобразовали в Братство святого Серафима Саровского. Значительную роль в жизни Дмитрия Сергеевича Лихачёва сыграло участие в кружке «Космическая академия наук». Члены кружка провозглашали принцип «веселой науки» – науки, которая ищет истину, но истину, облеченную в веселые формы. Так выражался протест против политической идеологии, апологии марксизма во всех науках, против наступления тоталитарной уравнительности и нормативизма в культуре.
Свободная философия и религия становились запретными, неофициальными. Результатом участия в кружках стал арест Дмитрия Сергеевича Лихачёва в 1928 году и отправка в Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН), «второй и главный университет» ученого. Помимо создания «контрреволюционной организации» его обвиняли за научный доклад, в котором он критиковал советскую реформу русской орфографии.
Соловецкий монастырь, основанный преподобными Зосимой и Савватием в XIII веке, в 1922 году был закрыт и превращен в лагерь, где отбывали срок до 650 тысяч заключенных, из них 80 % составляли политические ссыльные и «контрреволюционеры».
В лагере будущий академик работал пильщиком, грузчиком, электромонтером, коровником, «вридлом» 3 , жил в бараке в антисанитарных условиях, умирал от тифа. «Я не мог поверить, что кошмар этот происходит наяву» [39, с. 193]. Перенести трудности помогала молитва, поддержка друзей. Благодаря помощи епископа Виктора (Островидова) и протоирея Николая Писканского, ставшего на Соловках духовным отцом Д. Лихачёва и его товарищей по Братству святого Серафима Саровского, удалось уйти с изнурительных общих работ в Криминологический кабинет, занимавшийся организацией детской колонии. На новой работе появилась возможность много сделать для подростков, проигравших с себя в карты всю одежду, живших в бараках под нарами и обреченных на голодную смерть. В трудколонии будущий ученый анкетировал подростков, изучая язык, «менталитет» воровского мира, русскую криминальную культуру. Из этих записей и наблюдений родились первые научные труды Лихачёва – статья «Картежные игры уголовников», работа «Черты первобытного примитивизма воровской речи» [52].
3
Рабочий, которого впрягали в телегу вместо лошади.
Укрепив свое общественное положение на Соловках, Дмитрий Сергеевич помогал вывозить из пересыльного пункта многих представителей интеллигенции, обреченных на медленное уничтожение.
В заключении Лихачёв общался с такими людьми, как А. А. Мейер, Ю. Н. Данзас, Г. О. Гордон, П. Ф. Смотрицкий, В. С. Раздольский, А. А. Пешковский, В. Ю. Короленко, Э. К. Розенберг, Г. М. Осоргин. С ними он прошел школу «взаимообучения» [39, с. 190]. Общение с этими людьми из интеллигенции оказало значительное влияние на формирование мировоззрения Д. С. Лихачёва. Он не проходил с ними курсы, но знакомился с их жизненным опытом и получал разнообразные сведения из разных областей науки, философии и поэзии. «Если бы все можно было записать, – какие великолепные беседы, дискуссии, просто споры, рассказы, рассуждения были бы сохранены для русской культуры» [39, с. 297].
В беседах с Александром Мейером на Соловках Д. С. Лихачёв пришел к мысли, с которой через шестьдесят лет в 1989 году выступил в Гамбургском национальном обществе относительно необходимости положить в основу экологии как науки идею предшествования целого части. Экология как наука, по мнению ученого, должна прежде всего изучать взаимосвязь всего в мире. Мир как целое и мир как Слово, как идея. Человек ответственен за разрушения взаимосвязей в мире – материальных, духовных. Эту мысль Д. С. Лихачёв положил в основу своей концепции Предвозрождения на Руси и книги «Поэзия садов», где стили в садово-парковом искусстве отождествил со стилями культуры (готика, ренессанс, барокко, рококо, классицизм, романтизм, реализм…). В пределах сходных идей развивались его литературоведческие взгляды, понимание действительности и понимание человеческой культуры. «Восприятие мира формируется всю жизнь, и характер его отчетливо сказывается как в научной методологии, так и в научном поведении» [39, с. 300].
Гавриил Гордон, основатель Тамбовского научно-философского общества, на Соловках был живым университетом: давал справку по любому вопросу, мог прочесть импровизированную лекцию с точными библиографическими справками, привести цитаты, прочесть стихи.
Запомнился Дмитрию Сергеевичу тонкими, «к месту» замечаниями Павел Смотрицкий, художник из круга «Мира искусства», участник русско-финляндской художественной выставки. Его малую известность Дмитрий Сергеевич объясняет скромностью и психологической неприметностью.
Высоким образцом духовности и оптимизма для Д. С. Лихачёва стал владыка Виктор Островидов, который символизировал своим поведением и судьбой подвижничество и мученичество православного духовенства, репрессированного советской властью.
Наблюдая за антиномичностью русского национального характера, ярко манифестируемой различными слоями общества в соловецком лагере, Д. С. Лихачёв никогда не идеализировал «русское» и не принижал его. Наряду с открытостью русского человека он отмечал его замкнутость, наряду со щедростью – жадность, рядом со свободолюбием – рабскую покорность.
Возможность пользоваться соловецкой библиотекой, отличавшейся богатым подбором книг, присланных для осужденных профессоров, людей с высшим образованием, также способствовала интеллектуальному развитию.
Поручение составить опись икон Соловецкого музея много дало будущему ученому для понимания древнерусского искусства. «Многие иконы, которые теперь хранятся в Музее в Коломенском, мне знакомы, например большая византийская икона, которую называли “Нерушимая скала”. Был там и “Нерушимый Спас” Симона Ушакова и др. Все это я рисовал и писал на бумаге из школьных тетрадей…» [39, с. 274]. Д. С. Лихачёв окончательно укрепился в своем научном интересе к отдаленному прошлому русской культуры.
В заключении произошел случай, оказавший большое влияние на внутреннее самосознание Д. С. Лихачёва. В конце 1928 года в лагере начались массовые расстрелы, но ему удалось избежать смерти. Позже он напишет: «Я понял следующее: каждый день – подарок Бога. Мне нужно жить насущным днем, быть довольным тем, что я живу еще лишний день. И быть благодарным за каждый день. Поэтому не надо бояться ничего на свете. И еще – так как расстрел и в этот раз производился для острастки, то как я потом узнал: было расстреляно какое-то ровное число: не то триста, не то четыреста человек, вместе с последовавшими вскоре. Ясно, что вместо меня был взят кто-то другой. И жить мне надо за двоих. Чтобы перед тем, которого взяли вместо меня, не было стыдно!» [39, c. 260]. Важным мировоззренческим итогом соловецкого заключения для Д. С. Лихачёва стало сознание того, что жизнь человека – абсолютная ценность.