Культурология. Дайджест №2 / 2014
Шрифт:
Становление нации, безусловно, реальный исторический – однако отнюдь не спонтанный – процесс. Нации, как ранее религиозной общине, необходимы собственные культы, праздники, церемонии и мифы. Чтобы превратить себя в целостный организм, она должна изобрести сплачивающую коллективную память.
Современные политические образования воспринимаются массами как их коллективная собственность. Одной из сторон воображаемого владения новым государством является отношение масс к национальной территории как к материальному имуществу. Благодаря отпечатанным картам, которые, разумеется, не были широко распространены в досовременном мире, этим массам точно известны истинные размеры своего государства, иными словами, они знают, где проходят границы их «вечного» совместного земельного владения.
Американец Карлтон Хейз (1882–1964) уже в 1920-е годы сравнивал силу национализма с мощью крупнейших традиционных религий. Однако между тем и другим существуют глубокие различия. Многим религиозным верованиям присущи универсализм и миссионерское рвение; национализм, напротив, пытается отгородиться от внешнего мира. «Нация почти всегда поклоняется себе самой, а не трансцендентному существу, находящемуся над ней и вне ее» (с. 104). Ни классовая, ни общинная, ни традиционная религиозная идентичность не сумели противостоять национализму в течение длительного времени.
Национальное сознание развивалось в ходе формирования нации, а формирование нации, в свою очередь, происходило в ходе развития национального сознания. Это было «практическое и теоретическое сотворение самого себя. Нации выдумывались и изобретались самыми разными способами в различных уголках земного шара» (с. 105–106).
В 1944 г. Ганс Кон, американский исследователь чешско-германского происхождения, предложил дихотомическую теорию национализма. Согласно этой теории, в Западной Европе возобладал «инклюзивный» («всех включающий», «не делающий ни для кого исключений») национализм, тогда как в Центральной и Восточной Европе – национализм «эксклюзивный» («исключающий»). Натурализация в Америке, Великобритании, Франции, Голландии или Швейцарии зависит не только от происхождения и места рождения, но и от личной готовности человека стать частью национального целого.
Всплеск национального самосознания в славянских странах Восточной Европы был неразрывно связан с консервативной романтикой. Здесь «чужак» уже не мог присоединиться к оформляющимся нациям, поскольку представление о них как о замкнутых этнобиологических или этнорелигиозных системах прочно закрепилось. Победа в конечном счете досталась группам, культивировавшим мифы о едином древнем происхождении. Границы нации жестко отождествлялись с «этническими». Эта концепция делала невозможным не только присоединение к нации новых сограждан, но и выход из ее состава (с. 113).
Хотя появление национальных государств принесло многообразные выгоды самым различным слоям общества, именно интеллектуалы сыграли решающую роль в их становлении. Они же произвели на свет основной «национальный символический капитал». Карлтон Хейз уже в 1920-е годы пришел к следующему выводу: «Национальная теология интеллектуалов постепенно превращается в национальную мифологию масс» (с. 121).
Школа стала важнейшим инструментом насаждения идеологии (конкурировать с ней могли только армия и война), превратившим всех без исключения подданных в граждан, иными словами, в людей, сознающих свою национальную принадлежность. Если Жозеф де Местр утверждал, что при монархическом режиме главной опорой социального порядка является палач, то, по мнению Э. Геллнера, в национальном государстве важнейшую функцию охраны порядка выполняет университетский профессор. «Новый гражданин-националист лоялен прежде всего своей культуре, а не правителям» (с. 132).
Внутри коллективных меньшинств – культурно-языковых или религиозных, именуемых, как правило, «этническими» и страдавших от дискриминации в наднациональных государствах и имперских сверхдержавах, – интеллектуалы были едва ли не единственной движущей силой, ответственной за стремительное превращение их в новые нации. Поскольку их «орудия труда» относились к культурно-языковой сфере, они первыми страдали от культурной дискриминации; естественно, именно они первыми начали национальное сопротивление. «Без этой ранней просвещенной прослойки не возникло бы такого множества наций, и политическая карта нынешнего мира была бы менее пестрой» (с. 134).
Этим интеллектуалам пришлось начать с народных или даже племенных диалектов, а иногда и с полузабытых священных наречий и в кратчайшие сроки переплавить их в современные языки. Они были составителями первых словарей, а также авторами романов и стихов, изображавших вымышленную нацию и очерчивавших границы родины. Они рисовали сияющие природные ландшафты, символизирующие национальную территорию, придумывали трогательные народные истории, великих героев прошлого и древний, объединяющий нацию фольклор. Исторические события, относившиеся к различным политическим образованиям, никак не связанным между собой, они превращали в непрерывное когерентное повествование, обустроенное во времени и в пространстве. Так создавались почти бесконечные национальные истории, простирающиеся до начала времен. Разумеется, специфика различных реальных элементов истории повлияла (пассивно) на характер высекаемой (как скульптура из бесформенной каменной глыбы) современной культуры. «Тем не менее интеллектуалы-скульпторы придали нации существующую форму в полном соответствии со своими замыслами, характер которых определяли в основном требования современности» (с. 134).
Социальная мобильность, порожденная промышленной революцией и процессами урбанизации, разрушила не только иерархический хребет общества, но и традиционную циклическую связь между прошлым, настоящим и будущим. Конец был одновременно и началом, а вечность – мостом между жизнью и смертью. «В современном мире, секуляризированном и неустойчивом, время стало главной артерией, через которую символическая и эмоциональная мифология впрыскивается в общественное сознание. Историческое время стало имманентной частью личностной самоидентификации, а коллективный нарратив придал существованию нации, формирование которой требовало огромных жертв, подлинный смысл» (с. 135).
Эпистемология культуры: История и философия наук о культуре 5
Термин «эпистемология», т.е. «теория познаний», ввел в научный оборот шотландский философ Дж.Ф. Ферье (1808–1864). Эпистемология культуры – это «философско-методологическая рефлексия относительно научного знания, предметом которого является культура» (с. 3).
5
Ларин Ю.В. Эпистемология культуры: История и философия наук о культуре: Учеб. пособие. – Тюмень: Тюм. гос. акад. культуры, искусств и социал. технологий, 2013. – 229 с.
Существуют четыре основных определения культуры: теоцентризм, натуроцентризм, социоцентризм и антропоцентризм. Теоцентризмом культура трактуется как реализация божественных сил (Ж. Маритен, П. Тиллих, В.В. Розанов и др.). Натуроцентризм считает культуру реализацией природных сил (Ф. Ницше, В. Дильтей, З. Фрейд, Л.Н. Гумилёв и др.) Cоциоцентризм трактует культуру как реализацию социальных сил (К. Маркс, Э. Дюркгейм, П.А. Сорокин, А.Я. Флиер и др.). Антропоцентризм видит культуру в реализации сущностных сил каждого отдельного человека (М. Шелер, Й. Хейзинга, Ж.-П. Сартр, П.С. Гуревич и др.).