Культя
Шрифт:
Они огибают озеро и въезжают в городок. Одна длинная улица, она же, почитай, центр города, на ней оживленное движение, полно пабов и кафешек, супермаркет из мелких, почта, и множество одинаковых сувенирных лавочек, где торгуют открытками, альбомами с фотографиями, куклами в платочках и цилиндрах, вилками, ложками и тому подобным товаром. Опять помадка, чатни и варенье. А телеграфные провода, пересекающие эту оживленную улицу, завешаны транспарантами на двух языках с рекламой надвигающегося праздника eisteddfod [12].
– Алли, ты де-нить видишь лавочку с рыбой и картошкой? Я ща сдохну с голоду. Одни чипсы. Я нигде не вижу.
– Вон одна, через дорогу.
– Де?
Алистер
– Откуда ты знаешь, что там рыбу с картошкой подают? По-мо, эт просто кафешка.
– Птушта там написано, гля: pysgod a sglodion. Это значит «рыба с жареной картошкой». Я помню еще с тех пор, как у бабки гостил.
– Собачий базар какой. Эй, харэ борзеть, козел валлийский!
Даррен втискивает машину на парковку, подрезав ржавый пикап, который только-только собрался заехать туда задом. Из окна выглядывает пассажир - плоская кепка, рожа красная, словно вареная, - видит нечто в ожидающей ухмылке Даррена, бормочет что-то водителю, и пикап отчаливает.
Даррен ухмыляется.
– Пересрали, овцеебы. Алли, чё те взять? Картошки тока?
– Угу. И пару булочек, если есть. И банку лимонаду или чё у них там, «кока-колы» там.
– Понял.
– Даррен вытягивает шею, вглядываясь через ветровое стекло.
– Еще раз, где эта лавка? Потерял, бля.
Алистер показывает.
– Вон, гляди.
– Не вижу. Как называется?
– «Ddraig Goch». Это значит…
– Ага, вижу. И мне плевать, что это значит, так что заткнись.
Даррен вылезает из машины, хлопает дверью, ждет просвета меж машинами и рысцой пересекает дорогу. Алистер глядит ему вслед.
И дракон красный дракон так близко что чуешь кожистый запах его крыльев. Уже так близко под тобой, что твои распростертые крыла осеняют его, и при каждом взмахе меня покачивает ударной волной холодного воздуха. И твое бытие, и твой миф доступны на этих отрогах, если только их достичь, и неуловимый зверь озера, и рокочущие черные тучи над головой, и свернувшаяся змея, атакующий змей, твое бытие и миф, что в сердце этого бытия, и жаркая память в самой сердцевине, тоже свиваются в клубок, подобно твоему чешуйчатому хвосту в детских ночных грезах. И во гневе взрослого - тоже лишь твое яростное дыхание.
Алистер следит за Дарреном, входящим в лавочку, потом спихивает с колен коробочку от помадки, роняет ее куда-то вниз, в пропасть, потягивается и зевает. Трещат суставы, хрустят, как спички. Он исследует ногти, потом замечает спидометр, несколько секунд разглядывает его циферблат, потом сопит, мотает головой, словно пытаясь избавиться от докучной мысли, снимает кепку, проводит ладонью по бритому черепу, наслаждаясь ощущением и звуком царапающей ладонь щетины. Под тонкой кожей перекатывается шишка, словно шарикоподшипник, там, где ботинок полицейского расщепил кость. Алистеру приятно это свидетельство наготы его черепа, он словно странный френолог, описывающий собственную голову, шарлатан, сам себе ставящий диагноз. Он водружает кепку на голову, низко натягивает ее за козырек, потом насвистывает, фальшивя, потом расставляет ноги и оттягивает мотню штанов от промежности, выпуская пот, зажатый меж кожей и тканью костюма. Очень неудобно так долго сидеть в одной позе, чувствовать, как собирается влага. Еле слышен вздох облегчения. На коленке - бурая корочка, которую он ковыряет и отдирает, она похожа на миниатюрный солончак - пролитый когда-то соус или подливка, ныне засохшая в корку, потрескавшаяся, бурая и лупящаяся, подобная дну озера Бала, если его когда осушат, а может, его и вправду осушат, иначе ведь никак не вызнать правду про чудовище. Но и тогда, может, потайной подводный туннель в другое озеро, подземное, неведомое людям. Алистер отколупывает ногтем пятно, зажигает сигарету и быстро выкуривает, глазея через окно на прохожих, из ноздрей восходят тонкие струйки серого дыма, мягко ударяются в стекло, плывут и рассеиваются. Чуть повернувшись, он роняет бычок из открытого окна.
Останавливается мимоидущий индивид. На нем тоже тренировочный костюм и бейсболка, тренировочные штаны, под расстегнутой кофтой - футболка с драконом, у Алистера же на футболке реклама «Карлсберга», Алистер всматривается прохожему в лицо, в глаза под козырьком бейсболки, недвижные темные щели, в скомканное лицо под ними, плотно сжатые губы, и это лицо в свою очередь изучает его, они неулыбчиво кивают друг другу быстрым, чуть заметным кивком, словно коротко боднули воздух, совсем не похоже на знакомство, но в этом кратком, зеркально повторенном кивке - мгновенное, глубокое узнавание, безмолвное признание: у них двоих есть нечто общее, в самом мозгу костей. Возможно, намек, что каждый из них понимает жизнь другого и целиком принимает непостижимые свойства этой жизни, их собственные свойства.
Индивид удаляется. Цыркнув жидкой слюной сквозь зубы, заворачивает в пивнушку. Алистер вновь поворачивается к лобовому стеклу, застегивает кофту до подбородка. Ему на колени через открытое окно шлепается горячий пластиковый пакет.
– А вот и я, братан. Держи.
Даррен влезает в машину.
– Все нормально?
– Все путем, угу.
– Мож, поедем к озеру? Устроим себе пикник у озера, типа. Может, и чудовище твое дребаное увидим.
Даррен заводит машину и вливается в поток.
– Чё ты мне взял?
– Картошки. Ты больше ничего не просил ведь?
– А булочки?
– Не было. Они сказали, все продали.
– У-у. А я-то хотел сделать бутер с картошкой.
– Не скули. Я те взял еще банку шенди [13], какого черта те еще надо?
Они едут обратно через городок с его невысокими домами и ставят машину у ближайшего края озера, на размеченных местах для стоянки. Озеро темное, как расплавленный свинец, и плоское до горизонта, по бокам - горы, на горах - темные пучки деревьев и белые точки коттеджей, и точки поменьше - пасущиеся овцы. На озере качаются лодки; кое-где серфингисты держатся за полуутопленные доски, чают движения воздуха. И тишина, если не считать ропота и кряка уток, только волночки ритмично шлепают о берег.
Салон наполняется запахом застоялого уксуса. Герои жуют, с хлюпаньем тянут из банок и молчат. Даррен пожирает свою порцию, выкидывает бумагу в окно и лоснящимися руками заводит машину.
– Чё ты?
– Ехать пора. Не могу же я ждать, пока ты закончишь обедать.
– Но у мя еще куча еды осталась.
– Не повезло, бля. На ходу доешь, значит.
Алистер запихивает в рот еще горсть картошки, комкает бумагу с остатками еды и, когда машина начинает двигаться параллельно краю озера, вышвыривает сверток на мелководье. Бумага развертывается на поверхности воды, ломтики картошки сыплются, тонут, словно маленькие желтые субмарины. Слетаются утки.
– Рыбу кормишь, братан? Хороший мальчик.
Даррен поворачивает машину прочь от воды. Сиг медленно поднимается с придонного ила, смывая вековую слизь с плавников и чешуи, поворачивается, щеголяя своей непохожестью, устремляется к новой еде. Одинокая рыба, которой дано неповторимое обиталище на лике земли, подымается, луноглазая, беззвучно разевая рот, из черноты в пестрящую тень, потом - в светло-зеленую муть, потом…
Даррен бьет Алистера кулаком по ноге.
– Ой!
– Проснись, Алли. Не отвлекайся. Ты у нас за штурмана.