Кумир
Шрифт:
Они выпрямились, и Манкузо снова надел ермолку.
— Да-а,— произнес отец, и Манкузо увидел, как он прикусил нижнюю губу. Но потом протянул для мужского пожатия руку, и Манкузо почувствовал уверенную силу этой руки.— Да благословит вас господь, мистер Манкузо.
Мать обняла его, сотрясаясь от немых рыданий. Но тут же овладела собой и даже заставила себя чуть заметно улыбнуться.
Манкузо откланялся, чтобы уйти. Тут Ленни подхватил его под локоть. На ходу он заметил:
— Они такие сильные, просто удивительно,
— Да,— согласился Манкузо.— А что у них приколото на груди? Какие-то черные полоски.
— Они сами нарезали их,— сказал Ленни.— И прикололи. Это символ: раньше ближайшие родственники рвали на себе одежду от горя.
— А гроб? — спросил Манкузо.— Разве его принято закрывать?
Ленни развел руками:
— Обычно да. Но еще зависит от обстоятельств.
— Его не изуродовали?
Ленни приблизился вплотную:
— Ударили ножом. В спину. Один раз. Говорят, грабители.— Он прищелкнул языком: — Что за мир!
— Да,— согласился Манкузо.
Ленни похлопал его по плечу и, задержавшись, спросил:
— Вы, может быть, хотите побыть рядом с Дэйви?
Он проводил Манкузо к гробу, пожал ему руку и оставил в одиночестве.
Манкузо подумал: "Какие странные похороны. Никто не плачет. Не рыдает, как обычно рыдают итальянские женщины. И еды никакой. Нечего выпить. Люди просто входят и выходят. Пробормочут несколько слов, пожмут одному-другому руку и выйдут. Ну и обращение с бедным покойником!"
И все-таки, когда он стоял и смотрел на заколоченный гроб, в котором лежал Дэвид Росс, на его полированную, плотно пригнанную крышку — даже щелки не было видно,— его глаза заплакали сами. Он не мог бы в точности сказать, что это были слезы по Россу, но все равно он вовсе не хотел разрыдаться на глазах у этих незнакомых людей, не уронивших ни слезинки. Он вынул из кармана носовой платок и промокнул им глаза, чуть наклонившись при этом вперед, чтобы никто не заметил, как он сморкается. Он почему-то чувствовал себя последним идиотом перед этими людьми. Постарался набрать в легкие побольше воздуха и выдохнул его. Нет, он не позволит себе распускаться. Он попытался засунуть в нагрудный карман носовой платок, но так, чтобы непременно торчали три уголка.
Однако платок насквозь промок, скомкался и не хотел лезть в карман. Манкузо оглядел себя: без трех аккуратно торчащих белых уголков карман казался уныло-голым. А мистер Гувер ценил только тех сотрудников, у кого из нагрудного кармана всегда торчал аккуратно сложенный платок. Что ж, в течение тридцати лет Манкузо это удавалось.
Он ухватился за край кармана и изо всех сил рванул его. Ткань затрещала и повисла, обнажив белую подкладку. Он обернулся на людей, притихших на церковных скамейках. Они с участием смотрели на него, на дыру в костюме, на оторванный лоскут твида, свисавший почти до колена. Тыльной стороной ладони он вытер нос и направился через
В дверях он столкнулся с женщиной в трауре.
Высокая, в черном костюме, отделанном люрексом, который блестел и отсвечивал, в черных лодочках, перчатках и маленькой черной шляпке с вуалью, скрывавшей ее лицо, но не бледное золото ее волос. Сквозь плотную вуаль Манкузо все же разглядел ее горящие глаза. Она подняла руку в черной перчатке, и это заставило его остановиться.
— Я пришла, как только узнала…
Манкузо глядел на нее, как на ангела тьмы. Потом стянул с головы ермолку, бережно сложил ее и спрятал в карман.
— Для меня он был никто,— бросил он и, обойдя ее, вышел на улицу.
Когда Манкузо распахнул дверь в бар "У Герти", уже настал полдень, и к ланчу начали собираться любители дневной выпивки. На этот раз его приветствовали невесело. Одни просто сказали:
— Привет, Джо.
— Чертовски жаль,— сказали другие, а третьи добавили:— Хорошим парнем был.
Но никто не вскочил, чтобы уступить ему место, и ни слова не сказали по поводу вырванного лоскута.
Он прошел в глубину зала и сел. Герти тут же подошла к нему.
— Мы уже слышали,— сказала она.— Боже правый!
— Лучше не говори со мной,— попросил Манкузо.
Она достала из бара бутылку "Джек Дэниел", принесла стакан со льдом и налила ему полный бокал. Бутылку с оставшимся виски поставила перед ним.
— Возьмешь домой,— сказала она.— Да хранит тебя бог.
ПОЛДЕНЬ.
Салли открыла дверь Томми Картеру, еще не успев снять траур и шляпку с вуалью.
— Я припарковался за углом,— сказал он.— Привет, куда это ты так вырядилась?
— Пришлось побывать утром на похоронах. Я только что вернулась.
Картер сбросил пиджак.
— Чьих?
— Одного агента ФБР, он принимал участие в нашем деле. Разбойное нападение. Его закололи.
— О, господи! — Картер привлек ее за талию.— Один поцелуй?
— Мимолетный.— Она приподняла вуалетку.
Он наклонился, чтобы прикоснуться к ее губам.
— Сядь,— сказала она.— Выпей.
Сама она села на кушетку напротив него.
— Сперва оговорим условия.
— Что?
— Оговорим условия нашего соглашения.
— Черт побери! — Он скинул мокасины и ослабил узел галстука.
— Я хочу, чтобы ты уничтожил то досье, что ты составил.
— Фью, никаких проблем.— Он потянулся за пиджаком, выудил из внутреннего кармана сложенные желтые страницы и протянул ей: — Разорви их сама.
— Я имею в виду оригинал.
— Детка, я настукал эти материалы на моей старой машинке. У тебя в руках оригинал.
Она внимательно проглядела страницы и убедилась, что они действительно напечатаны на машинке.