Кумир
Шрифт:
Сначала они занимались любовью, потом он принял ванну. Когда стемнело и немного спала дневная жара, они пошли пройтись по набережной, вдыхая прогорклые запахи порта, прислушиваясь к грустной перекличке охрипших старых судов и жалобным стонам стальных тросов. Шли и тихо переговаривались по-испански.
— Как ты узнал, что я вернулась? — спросила она.
— Мне сказали.
— Кто?
— Многие. Они хорошо тебя помнят… Ла Путита — Малышка.
Она улыбнулась и поглядела на свои босые ноги, ступавшие по бетонному молу.
—
— Да нет, не очень. Слишком много убитых.
— А что сомосовцы?
— С каждым днем набирают силу. У них уже есть вертолеты. Они добираются до любой точки мгновенно.
— Почему бы вам не договориться? — спросила она.— Может, начать переговоры?
— Им нельзя доверять.
— Тогда что же делать?
— Ничего. Продолжать борьбу, и все.
— Продолжать? Зачем?
— Как зачем?
На ночь он остался в ее номере. Она вышла на улицу, чтобы купить цветы и бутылку тростниковой водки — "Флер де Канья". Старуха из "Эль-Парадора" приготовила им блюдо с бобами.
Когда раздался выстрел, они сидели в углу комнаты за столом. Лишь дрожащая свеча разделяла их. Стреляли без предупреждения. Этот миг она помнит хорошо.
Стреляли из-за спины, словно кто-то на веранде позади нее откупорил бутылку с шампанским. Ее левого уха коснулся легкий шепот, как будто хотели привлечь ее внимание. Фонсека сидел напротив нее. Вдруг он подскочил на месте, опустился и замер. А на правом виске его медленно расплывалось темное пятно. Потом плечо его дернулось, он упал лицом прямо на блюдо, забрызгав ее своей кровью, вином и остатками еды.
Кто-то распахнул дверь ногой. В комнату ворвались солдаты в незнакомой для нее военной форме. Они сбросили тело Фонсеки на пол и принялись топтать его. И топтали, пока не переломали ему все кости. Но он был уже мертв и не чувствовал боли. Затем они кинулись срывать с него одежду. Один солдат подскочил к ней и приставил дуло револьвера к ее виску.
Она не двигалась. Она даже не взглянула на солдата, продолжая все так же сидеть за столом, пока они терзали тело убитого Карлоса Фонсеки. По лицу ее и рукам были размазаны кровь, вино, еда. Она продолжала сидеть не двигаясь и тогда, когда солдат с револьвером запустил руку в разрез ее рубашки и стал грубо тискать ее грудь. Остальные орали, гоготали, рвали на ней рубашку. Затем солдат схватил ее за локоть и силой заставил встать. Он потащил ее к кровати, и она лежала там не двигаясь, пока он возился с пуговицами на своей ширинке. Справившись, он повалился на нее. Но она была бесчувственна, и у него ничего не получилось. Он давил на нее всей своей тяжестью и так ткнул дулом револьвера в лоб, что голова ее вжалась в матрас.
— Помянешь меня, когда встретишься в раю с Иисусом. Аминь.— Он убрал револьвер.
Салли смотрела в пустые глаза садиста. У всех насильников одинаковые лица: потные, с густыми бровями, расплющенным носом и тонкими усами. Потемневшая ноздреватая кожа и скотские глаза-щелочки. Сколько уж она видела
— Заткнись,— сказала она и плюнула в его рожу. Потом закрыла глаза, приготовившись умереть.
Вдруг кто-то крикнул:
— Хватит! Эй вы, хватит!
Солдаты перестали громить комнату. Настала тишина. Солдат, насиловавший Салли, подтянул штаны. Кто-то одернул подол ее рубашки и помог ей сесть. Зажмуренными глазами она ощутила яркий свет. Когда открыла их, увидела на голом полу тело Карлоса Фонсеки и какого-то человека с фотокамерой, склонившегося над ним. Он делал снимки со вспышкой.
— Можете привести себя в порядок? — спросил он.
— Сейчас, подождите.
— Вы мне нужны.
Но она тупо уставилась на тело, распростертое на полу.
— К вам лично это отношения не имеет. Просто нужно для дела, понимаете?
— Понимаю.
— Я работаю на любого, кто платит.
— Это я запомню.
Он попытался ее поцеловать, но она отвернулась. Он заорал на солдат, чтоб те забрали что хотят и убирались. Они повиновались. Старуха из бара вызвала полицию. Полицейские унесли тело и задали Салли несколько вопросов, но было ясно, что она ничего не знает. Они под охраной доставили ее в аэропорт, провели через таможню и уехали. Телеграммой она сообщила номер своего рейса Терри и вылетела домой.
Однако на аэродроме в Хьюстоне ее никто не встречал. Когда она добралась до квартиры на Фэкелти-Роу, оказалось, он ушел на баскетбольный матч. Было уже очень поздно, она успела проспать несколько часов, только тогда он нырнул к ней в постель.
— Терри…
— Я рад, что ты уже дома,— сказал он, привлекая ее к себе.— Ты проявила чудеса храбрости.
Она прижалась щекой к его густо заросшей груди.
— Скажи скорей, что ты меня любишь,— прошептала она.
— Ты с ним спала?
Она не ответила, и он стал настаивать.
— Расскажи мне все.
— Терри, они же убили его.
— Ну как, языком поработала?
— Терри, прошу тебя. Они ведь…
— Ну, как у тебя с ним было?
— Пожалуйста, не надо, Терри,— попросила она.— Не сегодня.
— Ну, так как?
— И так, и эдак.
— Расскажи…
Она не хотела себе признаться, но он занимал важное место в ее жизни — Фонсека. Наивный был. И мечтатель. Но для нее он не пустое место. Она по-своему любила его.
Что ж, возможно, к ней лично это тогда отношения и не имело. Но она двенадцать лет ждала, чтобы отправить ту свою записку Рауху и отомстить Рольфу Петерсену.
Ради этого стоило ждать так долго.
6.00
В кампании Лу Бендера настала третья фаза. Зазвонивший около полуночи красный телефон соединил его с президентом.
— Ты смотришь передачу?
— Да.
— Ну, и?…
— Раух есть Раух,— ответил Бендер.— Он… как бы это сказать, переметнулся в чужой лагерь.