Кумтрест
Шрифт:
– Надо несколько раз пробовать. – ответил Садомский. – Так не понять. Я пойду другие пакеты поищу, а вы пока ещё что-нибудь думайте.
– Пока он ходит, давайте пакет перевернём. Дырку на затылок поставим и ещё раз попробуем. – решил Андрей, чтобы не тратить время зря.
Вторая попытка была аналогична первой. Калугин прогрыз пакет, огрызнулся и опять получил по печени. Шмаров сделал вывод, что данный метод можно использовать, но он не идеален. Надо пробовать со скотчем, которым необходимо заклеить рот. Так пакетов не напасёшься на этих уродов.
Садомский принёс ещё один пакет. Калугину заклеили рот скотчем и надели
Через полтора часа экспериментов с разными пакетами и осужденным Калугиным Шмаров сделал очередной вывод. При использовании способа со скотчем необходимо чтобы у зэка не было насморка. Трудно понять не симулирует ли испытуемый, а сквозь пакет этого не видно. Далее пошли эксперименты с садовой прозрачной плёнкой. Потом начались предположения о болезнях зэков астмой или сердечно сосудистыми заболеваниями.
В итоге через четыре часа работы с осужденным Калугиным стало понятно, что он полностью измотан. Метод верный, хоть и с некоторыми особенностями. Коллегиально было принято решение взять такой метод воспитания осужденных на вооружение.
– Будешь стучать? – спросил Шмаров Калугина подводя итоги сегодняшнего дня.
– Я не умею.
– Ну смотри. Не хочешь, как хочешь. В камеру его.
Калугина развязали, осмотрели и убедились, что тело в нормальном состоянии. Потом его за ноги утащили в камеру ШИЗО. Вечером ему доктор Аметисов сделал укол успокоительного, так, на всякий пожарный случай. В камере Калугин кое как сходил в туалет и держась за стену лёг на пол. Перед его носом стояла пайка, но о еде он даже и не думал. Он настолько был измучен, что у него не было сил разбить себе голову о стену. Хотя он только об этом и думал, когда задыхался в пакете. Через несколько минут Калуга уснул.
Ночью в камеру к Калугину зашли трое зэков в чёрных масках. Они заткнули ему рот тряпкой и заломили руки за спину. После этого его загнули на шконку и изнасиловали. Калугин сопротивлялся как мог, но отсутствие сил и укол успокоительного превратили его в кусок мяса. На сопротивление это было мало похоже. Самое обидное помимо изнасилования было то, что в соседних камерах всё слышали. Слышали, но молчали. После изнасилования неожиданно пришёл доктор Аметисов и сделал ещё один укол успокоительного. Калуга уснул.
На следующий день Калугина привели в подвал, где ранее ему отбивали ногти. Там его уже ждал Шмаров и все те, кто был вчера. Шмаров был уже в курсе, что день работы с пакетом приносит свои плоды. Это действительно отнимает силы зэка так, что он практически не может сопротивляться даже изнасилованию. Но этого было мало. Зэк ещё не был сломлен, а значит цель не достигнута.
– Ну что, надумал работать на оперотдел? – спросил Шмаров.
– Зачем Вы так со мной? Что я Вам сделал? – ответил Калугин вопросом на вопрос.
– Стучать будешь?
– Нет.
– Ну тогда продолжим, в тиски его.
Калугину левую руку обмотали ватой и зажали в тиски. Правую пристегнули наручниками к решётке.
– Опять ногти отбивать будете? – ухмыляясь спросил Калугин.
– Нет, ногти мы не будем трогать. – ответил Шмаров и достал из кармана цветные карандаши.
Опера вставили между фаланг пальцев Калугина три карандаша и начали сжимать пальцы
– А теперь пакет. – резко скомандовал Шмаров. – Попробуем совместить.
Калугину заклеили рот скотчем и надели пакет на голову. Началась вчерашняя процедура. Шмаров периодически бил его по печени и через полчаса у Калугина подкосились ноги. Он повис на руках.
– Перерыв, идём курить. – сказал Шмаров, и все ушли на перекур.
Калугин висел и думал о том, что ему делать? Что предпринять, чтобы от него отстали? Может действительно начать стучать? Когда его ночью насиловали в камере ведь никто даже ничего не крикнул. В карантине тоже никто не спросил кто он и что он. Да и в отряде тоже. Каждый был сам за себя. Так если всем на меня похуй, тогда зачем мне страдать? Меня насилуют, пытают, бьют, меня убьют и никому до этого нет дела. Это же моя жизнь, если её так можно назвать, но жизнь. В этой зоне и так все стучат друг на друга. Зона стукачей и маньяков, как среди зэков, так и среди мусоров. Я калекой отсюда выйду по концу срока. Они хотят, чтобы я стучал, значит я буду стучать. Что я сказку им не расскажу, что ли, что они лучше цветных мусоров? Да если бы меня за каждую кражу садили, я бы уже лет сто отсидел.
– Ну что Калугин, как себя чувствуешь? – спросил пришедший с перекура Шмаров.
– Гражданин начальник, я буду стучать, слово даю. Дайте ручку и бумагу. Я буду писать про всё, что знаю. – сходу заявил Калугин Шмарову.
– Вот те раз. – удивился Шмаров. – Наверно, как прошлый раз думаешь меня прокатить? Э-э не, так уже не получиться.
– Гнездилов, сосед мой по шконке, общался с каким-то зэком. Я его лицо не видел, но они говорили, что неплохо бы выйти в промзону. Там типа свободы больше и много мест, где можно прятать запреты, не то, чтобы в жилке.
– Так, поподробнее. – сразу заинтересовался Шмаров. – Какие запреты?
– Карты. Он говорил, что там больше возможностей поиграть в карты.
– Вот сука, я так и думал про этого Гнездилова. Отвяжите его, сейчас всё это мне напишешь. Вторая рука у тебя может писать.
Калугина отстегнули, дали ручку и бумагу и посадили за стол. Он всё написал, что ему было известно о Гнездилове и картах.
– Совсем другое дело! Отсидишь до конца изолятор и пойдёшь в отряд. Будешь смотреть за Гнездиловым и за другими тоже. Понял?
– Понял. – ответил Калугин и про себя подумал, что про Гнездилова и карты он придумал только что, а ему поверили. Нет, надо подождать, пока его не выпустят из изолятора и тут же ляпнул.
– А ещё завхоз отряда Кузьмин говорил, что ночью, он главный кум в отряде. Он решает кому и как жить.
– Я в отряде главный кум. – возмутился Шмаров. – Я, а не завхоз. Я решаю, как кому жить в отряде. А он с чего так базарил?
– Сигареты, когда с петухов собирал, типа в штаб надо отдать.