Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове
Шрифт:
— Что ты говоришь, Эгдем! Как у тебя поворачивается язык говорить такое!
— Я понимаю, тебе трудно осознать зто сразу, трудно поставить все с головы на ноги. Но я тебя не обманываю. Мы живем в сложное время, Галия. Не так просто вместить все это в своем сознании. Да и не женское это дело. Старайся об этом не думать. Я буду думать за нас двоих. А ты лучше подумай о нашем будущем ребенке.
Эгдем и сам не ждал, что эти слова произведут на Галию такое сильное впечатление. Она вдруг беспомощно опустила руки и расплакалась. Одно лишь упоминание о будущем ребенке сразу лишило
— Эгдем, я боюсь! — всхлипывая, заговорила она. — Не за себя боюсь, а за него. За нашего крошку. Ведь чтобы он жил, должна выжить я. А я… Как ты думаешь, они меня отпустят?
— Что за вопрос? Конечно, отпустят. И я тоже уйду от них с тобою. Выполню свой долг и уйду. И мы всегда будем вместе. Но для этого нужно…
— Что?.. Что пужно?
— Пустяки. Пустая формальность. Это необходимо, иначе они обвинят меня в сговоре с большевиками. Я ведь здесь тоже не пользуюсь особым доверием. Мои идеалы далеки от большевистских, но проливать кровь за «единую неделимую Россию» я тоже не собираюсь. Поэтому если ты хочешь, чтобы нас отпустили, сядь вот сюда, за этот стол, и напиши…
— Что написать?
— Всего несколько слов. Все, что ты помнишь о своей последней встрече с Вахитовым. Что он сказал тебе напоследок. Буквально несколько слов. И мы сразу уйдем отсюда, живые и невредимые. И будем принадлежать только друг другу. Аллах с ними со всеми, с красными и белыми. Будем жить только друг для друга. Я сыт политикой по горло. Хочу теперь только одного — тихого счастья с тобой, любимая… Ну? Что же ты молчишь? Садись и пиши… Несколько слов…
— Не могу! Что хочешь делай со мной, не могу я стать предательницей.
На лбу Дулдуловича выступил холодный пот. Ему казалось, что он уже достиг цели. Еще одно, последие усилие — и Галия уступит, не сможет противостоять его хитроумной, упорной психологической атаке. Но в этой хрупкой, слабой девчонке вдруг, откуда ни возьмись, появилась какая-то новая, несокрушимая сила.
— Что хотите делайте со мной. И ты, и твои друзья. Я ничего не скажу.
— Опомнись, Галия! Пойми. У тебя нет другого выхода. Если ты будешь упрямиться, это может для тебя кончиться очень скверно.
Это была ошибка. Похоже было, что эти слова Дулдуловича только прибавили ей сил.
— Я не боюсь твоих угроз! — Галия вскинула голову, в глазах ее сверкнуло презрение.
— Ты не понимаешь, что говоришь. Там, в соседней комнате, сидят совсем другие люди. Они не станут тратить время на болтовню. В их распоряжении есть такие средства, которые тебе не снились в самом страшном сне. Здоровые, сильные мужчины не выдерживали. А отпираться, говорить, что ты ничего не знаешь, бессмысленно. Им известно, что ты была связной Вахитова.
— И ты отдашь меня, будущую мать твоего ребенка, этим палачам?
— Они не станут меня спрашивать! Хватит дурачиться! Еще минута, и они ворвутся сюда и утащат тебя с собой. И тогда я уже буду бессилен что-либо сделать.
— Ну что ж, пусть так. Хватит тянуть этот бессмысленный
— Молчать! Заткни глотку, мерзавка! — не выдержал Дулдулович.
— Ненавижу тебя, предатель! — все так же тихо, вполголоса, но с каким-то бешеным неистовством кинула ему в лицо Галия.
Вцепившись руками в волосы, Дулдулович подскочил к двери, толкнул ее плечом, выбежал в соседнюю комнату.
Харис сидел, небрежно развалившись в мягком кресле, поигрывая плетью и иронически наблюдал за метаниями своего друга Эгдема.
— Что, брат? Ухайдакала тебя эта дамочка? Уж не влюбился ли ты в нее, часом? Я бы не удивился… Поручик говорит, что она просто красотка!
Дулдулович мрачно, исподлобья поглядел на Хариса. Буркнул:
— Осел! Это она… Галия…
— Галия?! — Харис сразу оставил свой гаерский тон. — Вот уж повезло, так повезло! Ну и как? Надеюсь, от тебя-то у нее нет секретов?
— Как бы не так. Молчит, как проклятая.
— Попробуй еще с ней поговорить.
— Ну не-от! С меня хватит! Все, что угодно, только не это.
— Что ж, тогда я с ней поговорю.
Они помолчали. Наконец Дулдулович, отводя глаза в сторону, буркнул:
— Поговори.
И он устало опустился в кресло, в котором только что сидел Харис.
Некоторое время из соседней комнаты доносилось лишь неразборчивое, вкрадчивое бормотание Хариса. И вдруг — крик… Неистовый вопль терзаемого человеческого существа, изнемогающего от немыслимой, нестерпимой боли.
Крупные капли холодного пота выступили на лбу у Дулдуловича.
Снова тихое вкрадчивое бормотание и снова крик. Еще более жуткий.
Заткнув пальцами уши, чтобы не слышать этого душераздирающего крика, он встал и медленно поплелся к двери. Ноги сами вынесли его на улицу, теперь — куда угодно, куда глаза глядят, только бы подальше от этого дома, от этих нечеловеческих стонов и воплей…
На другой день поручик доложил Дулдуловичу, что жеищина, которую давеча допрашивал Харис, — та самая, что была связной Вахитова, — умерла под пытками, так ничего и не сообщив о месте пребывания разыскиваемого ими большевистского комиссара.
Невысокий худощавый человек в темно-синем костюме, в мягкой фетровой шляпе и в дымчатых очках вышел из подъезда двухэтажного особняка и торопливо пересек мостовую. Он намеревался свернуть в переулок, ведущий в восточные пригороды Казани. Там его ждали. Оставшиеся в городе большевики уже налаживали свои явки. Интуиция старого конспиратора сразу подсказала Муллануру: за ним следят. Он ускорил шаг. Вот и переулок, а там — знакомая подворотня. Один рывок, короткая перебежка проходным двором — и ищи ветра в поле… Но уже гулко стучали по булыжной мостовой тяжелые шаги преследователей, и на переулка, навстречу ему, шли другие, а третьи бежали сбоку, наперерез… Нет, не уйти! Это была самая настоящая облава, тщательно рассчитанная, подготовленная по всем правилам псовой охоты…