Купчиха
Шрифт:
До Эгона он добрался, когда обеденное время уже шло к концу. После обеда вся торговля в графстве прекращалась, выходит, рынок уже закрылся. Надо найти трактир и заселиться в него. В общем зале к вечеру соберутся местные, от них-то он и узнает все новости. Так размышлял Теодор, пока его не остановили на воротах стражники.
— С прииска? — спросил один из них, постарше.
— Откуда же? — устало и как бы нехотя ответил Теодор, — Вот, — показал он пальцем на пустые торбы, притороченные к седлу, — ребята кое за чем послали. Еда им пресная, да и пиво не из чего больше варить.
— Проезжай, —
— С меня взять нечего, — добродушно рассмеялся Тео, — пока сезон не закончился, мы в долг живём, продукты забираем под запись. Осенью расчёт. Так что счастливо оставаться, ребята. Боюсь, в этот приезд мы уже не увидимся. Ваше дежурство сегодня, а я завтра назад поеду.
Стражник вздохнул и отвернулся. Теодор пришпорил Трули пятками и мул затрюхал по улице в сторону рынка.
Город и в прошлый приезд не понравился Тео, а в этот раз и вовсе показался чем-то вроде огромной тюрьмы. Мрачный, неприветливый. Даже на главной улице половина лавок заперта, а другая выглядит так, как будто последний покупатель был там ещё при драконах. Знакомый трактир высился унылой безлюдной громадой, обычно широко распахнутая в ожидании посетителей дверь затворена, через окна видно было, что там нет гостей, только за стойкой скучает хозяин. Тео въехал во двор, спешился, привязал мула к коновязи, надел ему на морду мешок с овсом, предусмотрительно выданный Стефаном, толкнул тяжёлую дверь и вошёл в зал.
Вместо радостной улыбки, которой трактирщики обычно встречают новых клиентов, на лице представителя этого могучего племени отразиалсь истинная мука.
— Не велено, — с тоской произнёс он.
— Что не велено? — искренне изумился Теодор.
— Принимать чужих не велено, — всё так же тоскливо протянул трактирщик, — Только с личного разрешения графини. Так что, мужик, иди отсюда, я тебя не видел.
— Как это так?! — возмутился Тео, — С каких это пор люди, работающие на графиню на прииске, стали чужими?! У нас договор: приезжаем в город за покупками когда хотим, без ограничений.
— Ну вот и ехал бы себе за покупками, а потом назад, не подводил бы меня под штраф, — чуть не плача заныл мужчина.
Тео сердито засопел:
— Как ты себе это представляешь? Знаешь, сколько оттуда добираться? Я и так выехал до зари, а в город попал только сейчас. У вас тут всё давно закрыто, ни одна лавка не работает, не говоря уже о рынке. Ну, мы про то заранее знали, так что я должен был переночевать, а завтра закупиться и назад. А теперь, выходит, чеши назад несолоно хлебавши? Я так не согласен. Меня же ребята побьют!
Неизвестно, сколько бы они так препирались, но в эту минуту в трактир вошли стражники во главе с самим Хельмутом. Они проезжали по улице и увидели неизвестного им мула у коновязи. Сообразив, что можно содрать с трактирщика штраф за нарушение, всей толпой ломанулись внутрь. Двое окружили Тео, двое — трактирщика, а Хельмут лично сел за ближайший к стойке стол и произнёс донельзя довольным голосом:
— И кто же это тут у нас?
Поняв, что ничего путного от перепуганного до полусмерти мужика за стойкой не дождёшься, Теодор спокойно заявил:
— Кто-кто! Сам знаешь кто! С приисков её милости я! Послан, значит, обществом, чтобы продуктов подкупить всяких разных. Нам по договору обещали всяческое содействие: и что продукты в долг будут отпускать по записи, и что ночевать в трактирах её милости тоже можно в долг. Бумага нам была дана её милостью, где она в том подписывалась и всё это обещала.
Хельмут застыл и внутри у него всё похолодело от неприятного предчувствия. Дураком этот лишённый совести и сострадания человек не был и размышлять умел. Он давно приладился воровать доходы с приисков, но как-то совсем забыл, что они берутся не из воздуха. И вот перед ним один из тамошних работников, создатель богатства, можно сказать. В том, что приезжий — именно работник с приисков, у него сомнений не возникло. Выглядел он подходяще, средство передвижения тоже специфичное, кроме как на приисках мулы нигде не использовались, да и говорил так, как говорил бы знакомый с делом человек. Всё совпадало и не давало почвы для подозрений.
Конечно, дорожить этим мелким рыжеватым мужичонкой у Хельмута причин не было. На приисках таких около полутора тысяч. С другой стороны, если он не вернётся с покупками, обязательно кто-то притащится выяснять. Не приведи боги, люди с приисков узнают, что с парнем случилось плохое по вине стражников графини… Как бы все полторы тысячи не снялись в одночасье и не притопали в город разбираться. Силами Хельмутовых ребят такую ораву не удержишь. Такое лет пятнадцать назад случилось на одном из приисков в империи, так потом император разобрался и сменил там владетеля домена. Громкая история, здесь её давно забыли, но сам Хельмут помнил отлично. Они с отцом тогда служили именно там, отец — командиром стражников, а сын — рядовым. Во время волнений командира убили одним из первых. Швырнули из толпы камень в голову, а кто именно это сделал, разбираться никто не стал. Самому Хельмуту едва удалось унести ноги и с те пор для него империя закрыта.
Он давно выбросил эту историю из головы, но сейчас перед глазами как живая встала картина: вот отец поднимается в стременах, вот ему прямо в лоб летит камень и здоровый, сильный мужчина валится под копыта собственного коня, а забитые, тихие рудничные рабочие сносят стражу, как ветхий забор из соломы. Не хотелось бы повторения прошлого в тихом, благословенном Эгоне.
Поэтому он, выждав пару минут, спросил для порядка:
— Как зовут тебя, работник с приисков?
— Томас Миллер, — отрапортовал Тео.
Он нарочно назвал это имя: более распространённого в Гремоне трудно было найти. Разве что заменить Томаса на Клауса. Не то, что в каждой деревне имелся такой, в каждом классе каждой гремонской школы сидел Миллер: либо Томас, либо Клаус и очень редко кто-то ещё. Гремонцы ценили традиции больше, чем разнообразие.
Хельмута сейчас не очень волновало имя работника, хотя, если бы оно оказалось необычным, могло вызвать беспокойство. Прозвучавшее походило на его ожидания и, наоборот, успокаивало.