Купеческий сын и живые мертвецы

Белолипецкая Алла

— Я сбросил тело Мавры Игнатьевны в колодец — сам не пойму, зачем. И теперь оно, похоже, утонуло. — Валерьян выдавил кривую усмешку, которая в сумерках склепа превратила его красивое лицо в подобие шутовской маски. — А той пьянчужка — он, по-моему, увидел, что я делаю. Когда там, — он кивнул на колодец, — раздался всплеск, я услышал, как возле порога кто-то вскрикнул, явно — в испуге. Правда, когда я в ту сторону посмотрел, на пороге уже никого не было... Но кто ещё мог там кричать, кроме него?

На последний вопрос у Ивана Алтынова ответа не было. Но, по крайней мере, он мог бы просветить

своего родственника относительно того, зачем он сбросил в колодец тело бедной ключницы. Впрочем, Иван был почти уверен: тот и сам понимал, из-за чего — из-за кого — он столь дикий поступок совершил. Просто не желал даже самому себе в этом понимании признаваться. Та одержимость духом однорукого колдуна, которая помогла Валерьяну отыскать последний камень, потребный для оборотного заклятья, и побудила его отправить к Кузьме Петровичу тело его давнишней любовницы.

— Уходим отсюда, — сказал Иван. — Тебе нельзя здесь оставаться ни одной лишней минуты.

Глава 28. Десять лет Ивана Алтынова

1

Иван подумал запоздало: не следовало ему оставлять Валерьяна возле склепа одного — даже на час. Да, он и так уже сделал своему дяде-кузену незаслуженное снисхождение: пообещал молчать о всех его художествах. Но, если говорить начистоту, снисхождение это было не так уж и велико. Чем обернулось бы дело, если бы он, Иван Алтынов, принялся рассказывать каждому встречному и поперечному о том, что его родственник при помощи колдовской книжицы поднял из могил мертвецов на Духовском погосте? Скорее всего, обернулось бы это тем, что его, Ивана, сочли бы ещё большим дураком, чем считали сейчас — коль уж он буровит подобную ахинею, да ещё делает это на полном серьезе. А, может, всё и вовсе кончилось бы тем, что его упекли бы в сумасшедшие палаты. Тогда как Валерьяну стали бы даже сочувствовать: дескать, вот какую несусветную напраслину возвел на него родственничек!

Но одержимость духом купца-колдуна — это была история уже совершенно иного рода. Не самоубийца Кузьма Петрович мог сотворить со своим незаконнорожденным сыном всё, что ему заблагорассудилось бы. Даже если Кузьме Петровичу было и неведомо, какую роль в его убийстве сыграла пятнадцать лет назад настоящая мать Валерьяна — Мавра Топоркова.

Иван бросил короткий взгляд на Валерьяна, который шагал рядом с ним по Губернской улице в сторону Пряничного переулка. И похолодел: у его родственника его оставался отрытым только один глаз! А второй плотно смежился — должно быть, из-за того, что веки соединяла тонкая шелковая нитка телесного цвета. Иван при виде этого вздрогнул и запнулся на ровном месте — прочертив ногой длинную грязную полосу на уличных тротуарных досках. Внутри у него всё налилось не только ледяным холодом, но и свинцом: купеческий сын решил, что его дед снова, в который уже раз, вернулся в мир живых.

Только тогда, когда Валерьян замедлил шаг, заметив, что его спутник споткнулся, и повернулся к нему, Иван Алтынов осознал свою ошибку. И даже издал облегченный смешок — явно удивив Валерьяна. У того и вправду один глаз был сощурен, однако вовсе не из-за того, что его зашили. Просто восходящее солнце било своими лучами в лицо Валерьяну — что и вынудило его один глаз держать прикрытым.

— Ты чего смеешься-то? — спросил он. — Наверное, надо мной потешаешься? Над тем, что все мои экзерсисы закончились ничем — одним пшиком?

Но ответить ему Иван не успел. Из-за угла ближайшего к ним дома выбежал запыхавшийся алтыновский приказчик — Лукьян Андреевич Сивцов.

— Ну, слава Богу! — воскликнул он. — Я всё-таки успел вас обоих перехватить.

— Что-то случилось? — Иван напрягся, уже догадываясь, что именно он услышит в ответ — и на сей раз не ошибся.

— Вам с господином Эзоповым никак нельзя возвращаться домой! Вас там будет поджидать исправник. И городовых с собою прихватит, по всем вероятиям.

Иван хотел было сказать: не страшно, я готов с исправником Огурцовым встретиться. Но потом понял: нет, пока что не готов! И спросил:

— Матушка моя ещё не прибыла?

Лукьян Андреевич, если и удивился вопросу, то виду не подал.

— О Татьяне Дмитриевне никаких известий я покуда не имею, — сказал он.

— Тогда вот что. — Иван повернулся к Валерьяну: — Нам с тобой нужно будет пересидеть где-то вплоть до того времени, пока она не появится в Живогорске. — А потом снова обратился к приказчику: — Я вот о чем вас попрошу, Лукьян Андреевич. Вы ведь можете незаметно провести нас в наш доходный дом, что на Миллионной улице? И хорошо бы отвезти туда же и мою мать, когда она прибудет в Живогорск.

— Всё сделаю! — пообещал Сивцов.

И меньше чем через полчаса они трое уже вышли — переулками и подворотнями — на Миллионную улицу.

— Вот что, — сказал приказчик, когда они встали в створе последней подворотни — так, чтобы их нельзя было увидеть с улицы, — я сейчас возьму для вас на конторке ключ от какой-нибудь свободной комнаты, а потом впущу вас через чёрный ход.

И тут Иван сказал то, что привело приказчика в крайнее смущение и недоумение. Купеческий сын даже подумал на миг: как бы господин Сивцов не отказал им в своём содействии:

— Насчёт комнаты, Лукьян Андреевич, у меня будет сугубая просьба. Мне нужно, чтобы нас с Валерьяном поселили именно в ту комнату на верхнем этаже, из окна которой выпал когда-то мой дед Кузьма Алтынов. Можно это устроить?

Сивцов даже дара речи на какое-то время лишился, так что первым задал вопрос Ивану не он, а Валерьян

— Да зачем тебе это? — изумился он.

— И вправду, Иван Митрофанович, зачем? — эхом вопросил Сивцов, который наконец-то сумел опамятоваться.

— Пока не могу сказать. — Иван в извиняющемся жесте вскинул обе ладони, на которых едва затянувшимися рубцами краснели порезы от венецианского стекла. — Но, поверьте, мне это совершенно необходимо.

— Так ведь ту комнату заперли ещё пятнадцать лет назад и с тех пор не отпирали! Батюшка ваш так распорядился. И там сейчас, должно быть, такая пылища и грязюка, что дышать невозможно.

— Ничего, — заверил его Иван, — мы уж как-нибудь найдём для себя воздуху! Откроем окна, если что.

И Лукьян Андреевич — с крайней неохотой, бурча что-то себе под нос — пошагал к парадному входу алтыновского доходного дома.

— Ты что задумал? — спросил Валерьян.

И от звука его голоса Иван Алтынов даже вздрогнул. Вновь померещилось ему, что рядом с ним — не Валерьян вовсе. Не так звучал его голос, как прежде: казался сухим и словно бы старческим. Но, памятуя о своей недавней ошибке с глазом, Иван постарался от себя это наваждение отогнать, проговорил спокойно: