Купеческий сын и живые мертвецы
Шрифт:
— Идём, быстро! — бросил Иван через плечо. — И не опускай фонарь!
Дорогу к фамильной усыпальнице Алтыновых он бы и без света сумел отыскать, однако ему требовалось освещение на случай новой косьбы. Бритвенно наточенное лезвие косы блеснуло в свете лампы, которую держал Валерьян, но — блеснуло уже не так ярко, как прежде. Его теперь пятнало вещество, название которому Иван Алтынов даже придумывать не хотел. Почти бегом, временами скользя на непросохшей после дождя земле, он устремился туда, где зияло чёрным провалом вместо витражного окна каменное сооружение с двускатной крышей.
5
Лукьян
Мысленно Лукьян Сивцов стал уже величать хозяйского сына именно так — Иваном Митрофановичем. Ибо предощущал, что скоро он и станет его новым хозяином — наследником алтыновского дела.
— Если только... — прошептал едва слышно Лукьян Андреевич, ходко вышагивая по Губернской улице; но не стал до конца приговаривать свою мысль вслух.
Это его "если" подразумевало отнюдь не возвращение домой Кузьмы Петровича. В том, что тот уже не воротится, приказчик уверился почти что без сомнений. Нет, "если" означало: Иван унаследует отцовский капитал и все предприятия Алтыновых, если его не обвинят в убийстве и отца, и бывшей няньки Мавры. Облыжно обвинят — в этом у Лукьяна Андреевича тоже не имелось ни малейших сомнений. Но — ежели эти обвинения опровергнуть не удастся, Ивана Алтынова будет ждать не отцовское наследство, а Владимирский тракт. И, возможно, пойдёт он по этапу на каторгу не один, а в компании кое-кого из своих родственников. Лукьян Андреевич не знал точно, существует ли срок давности по делам об убийстве. Да и, в любом случае, если правда о гибели Кузьмы Петровича Алтыновараскроется, не поздоровится не только его убийце. Не поздоровится всем, кто оказался причастен к сокрытию улик по этому делу. Включая и самого приказчика Сивцова.
Потому-то он и решил для себя: пока что выкладывать Ивану Митрофановичу всю правду нельзя никак. С такой мыслью он и подошёл к дому протоиерея Тихомирова, от которого уже отъезжал докторский экипаж.
— Погодите минутку, сударь! — крикнул Лукьян Андреевич и крепко ухватился под узцы кобылу, впряженную в одноконную коляску, придержал её. — Мне надо бы задать вам вопросец-другой!
Доктор — это было видно даже при неярком свете фонарей, крепившихся к верху его экипажа — при этих словах поморщился. Однако спорить с Лукьяном Андреевичем не стал: спустился наземь. И они вместе отошли к ограде дома отца Александра.
— Со священником всё будет в порядке! — поспешил заверить эскулап своего собеседника. — Я туго перетянул ему ребра. И признаков пневмоторакса не обнаружил. Сейчас он находится на попечении дочери, а уже завтра должна воротиться домой его супруга.
— Хорошо, что отец Александр не сильно пострадал, — сказал приказчик Сивцов. — Но я не только об этом хотел вас спросить. Был один случай, по которому вы давали своё заключение — около пятнадцати лет тому назад...
6
Расчёты не подвели Ивана Алтынова: до фамильного склепа они с Валерьяном добрались почти что без препон. Всего один раз купеческому сыну пришлось снова пусить в ход свою косу — когда дорогу им заступил безглазый мертвец, отбившийся то ли от правиков, то ли от левиков. Но он почти что не замедлил продвижение Ивана и его спутника: безглазая голова покатилась в кусты бузины, и они побежали дальше. До рассвета, по прикидкам Ивана, должно было оставаться ещё около часа. У него даже не было времени, чтобы поглядеть на часы и проверить это, однако он заметил, что небо на востоке уже начало сменять чернильно-синий оттенок на серо-лиловый.
Саженях в пяти от склепа Валерьян остановился, повернулся к Ивану:
— Примерно здесь я был утром.
— Тогда, — сказал купеческий сын, — отсюда поиски и начнём. Наливай в миску воду!
Валерьян сделал, как ему велели: поставил наземь глиняную миску и наполнил её до самых краёв водой из бутылки. А потом бросил в воду первую из иголок, переданных им Зиной.
Игла моментально ушла на дно глиняного сосуда, и в голове у Ивана мелькнуло: "Наврала Зинина бабка: никакой этой не компас". Однако уже черед секунду утопленная иголка словно бы шевельнулась, сделавшись похожей на тощего малька. А потом — сама собой всплыла. И начала вращаться против часовой стрелки, вначале — медленно, потом — всё быстрее.
Как завороженные, Иван и Валерьян следили за ней, из-за чего едва не проморгали появление ещё одного мёртвого гостя, которому пришлось отсечь голову. Но за то время, пока купеческий сын маха косой, игла как раз успела своё движение прекратить: замерла на поверхности воды, чуть притопив острый кончик — так, что он указал на определённую точку на земле, примерно в аршине от них.
Валерьян тотчас опустился на колени и принялся руками разгребать в этом месте размокшую почву. Лампу он при этом опустил рядом с собой на землю, и в её свете переливающейся каплей смоляного цвета блеснул первый из камней, оставленных здесь: морион — черный хрусталь.
Они ещё раз повторили операцию — уже с новой иголкой. И снова были вознаграждены находкой: кроваво-красным рубином. Аналогичным образом найдены были также и обсидиан, и хризопраз.
— Остался всего один камень, — сказал Валерьян; голос его чуть дрожал не то от волнения, не то от возбуждения. — Самый важный: чёрный бриллиант.
И, едва он это произнес, как зашуршали кусты позади них. И они увидели ещё одну гостью.
Мавра Игнатьевна — о которой Ива только сегодня узнал, что она носила фамилию Топоркова — шла к ним, почти что и не похожая на рваную тень. Да что там: она выглядела именно так, как несколько часов тому назад: хоть и в окровавленной одежде, но с абсолютно человеским обликом.
Из-за этого-то её облика Иван Алтынов и дал слабину. На миг ему померещилось: его бывшая нянюшка все ещё жива. И — руки купеческого сына сами собой опустились, острие косы уперлось в землю и ушло в неё сразу же вершка на три.
— Да что же ты?.. — услышал он откуда-то — словно издалека — крик Валерьяна.
Но ключница уже налетела сходу на Ивана — валя его наземь, заставляя его выпустить рукоять косы. Бледное, обескровленного лицо Мавры показалось Ивану даже не маской — подобием лика чудовищной мраморной статуи. Вот только — статуи не имеют привычки клацать зубами, стремясь впиться ими кому-либо в горло. А ключница Топоркова именно это и делала теперь.