Купейные рассказы

Горохов Александр Викторович

Глаза от монотонности движения стали слипаться, и я, как и большая часть пассажиров, давно бы задремал под урчанье мотора и мотание дворников. Мешал тощий скуластый мужичишка в черной куртке с надписью «охрана», нудивший в ухо своему соседу. Сидели они напротив меня. Этот хмырь то и дело поправлял наискось стриженную сивую челку, скалился прокуренными до черноты редкими зубами и втолковывал голубоглазому крепышу в такой же охранной куртке:

– А я считаю неправильным, что в армию не берут инвалидов и больных. Должно быть не так. В первую очередь надо брать именно граждан этих категорий, а то получается глупость. Здорового можно убивать, а больного нет. Самая

настоящая глупость, – тощий говорил вроде бы приятелю, но косил глазами на остальных, чтобы понять их мнение. – Не только глупость, а даже вредительство, – продолжал он, поправляя очередной раз чуб, – здоровые и в тылу больше пользы принесут. Работать могут в полную силу, в отличие от инвалидов. И ухода за ними никакого не надо. Сами себя обслужат. И пенсий им не надо платить. А также лекарства бесплатные не требуются. А из инвалидов надо собрать отдельные команды, например роты, обвязать их гранатами и пускать на врага. Двойная польза! Во-первых, врагов поубивают, а во-вторых, меньше инвалидов станет, что с экономической точки зрения целесообразно. А именно: пенсии по инвалидности не надо платить и тому подобное.

Его визгливый шепот влезал в мозг, заставлял слушать, и я познавал, что он в нынешней жизни считал неправильным. Например, что пенсионеры бессмысленно получают от государства деньги, а пользы Родине никакой не приносят. Надо пенсии не выдавать, а стариков и старух собрать в специальные команды, например, роты. Построить для них казармы в сельскохозяйственной местности. Пусть работают на огородах, высаживают в теплицах помидоры, огурцы, всякое другое и сдают в магазины. На зиму в овощехранилищах избытки складируют и перерабатывают в консервы. Хорошая закусь будет для молодых и здоровых.

За теми, которые болеют, ухаживают пусть старушки из тех, которые уже не могут работать в полях или теплицах. Ну и так далее. Все будут при деле, и государству экономия и польза. Сразу две проблемы решаются. Первое – экономия денег из пенсионного фонда. Второе – продовольственная программа выполняется. В-третьих, квартиры от стариков освободятся.

– Думать надо по-государственному! Тогда любой вопрос можно решить! – вроде бы закончил сивый охранник и гордо уставился на соседа.

– Дурак ты, Витек. А вот Леонтьевич, твой отец, был умный мужик, – коротко ответил второй.

– А ты чего считаешь, что у нас все правильно?! – взъерошился тощий.

– Иди в жопу, – меланхолично ответил крепыш и зевнул, – отвали. Дай подремать, а то еще сутки дежурить.

Наступила пауза.

«Сложно втюхивать здоровому нормальному мужику бредятину», – подумал я и улыбнулся.

– А ты чего лыбишься? – сообразил про меня этот сивый охранник. – Сильно умный?!

– Заткнись, Витька. Еще вякнешь, скотчем пасть твою поганую заклею. Ты знаешь, у меня не заржавеет, – осек крепыш.

Сивый обиженно надел вязаную шапку. Наступила тишина, но мне стало не до сна. Этот говнюк перебил. Захотелось заклеить ему скотчем пасть.

За меня это сделал крепыш. Отвесил тощему подзатыльник и натянул шапку до самой шеи.

– Перебил-таки сон, балабон гнусавый.

Пока тощий вытягивал шапку на должное место, крепыш ворчал, потом снова натянул тощему шапку и сказал: «Сиди так, гаденыш. Начнешь снова гундеть, в рот шапку заткну».

Сивый пожал плечами, сказал: «Да я че, я ниче» и притих. Обитатели маршрутки давно вполглаза следили за ними и теперь, когда представление окончилось, разочарованно отвернулись, уставились в черные слепые окна. Наступила тишина. Народ стал задремывать.

– Да, при Сталине был порядок, – вернулся к мыслям о безвременно почившем Хозяине старик, видать, удрученный образовавшейся тишиной, и показал соседу на шофера, – водители тогда делом занимались, а не точили лясы по телефонам. За нерадивое отношение к работе и длинный язык этот давно бы рулил на Колыме.

Водила действительно безостановочно трепался. Родные слова в болтовне постоянно перемешивались с нашими. Видать, или в горском языке таких слов не было, или водила и сам не очень-то владел родным языком, а может, просто подзабыл его за годы обитания на чужбине.

– Правильно говоришь, батя! – тут же встрял сивый. – Всех этих гастарбайтеров надо на зону. Во всех дырках, куда ни сунься, как тараканы. Русскому человеку уже не продыхнуть. Всюду эти. Ты, отец, это верно предложил, всех давно надо отловить и на Колыму. Поддерживаю! Давай краба, пожму!

– Тебя, сынок, самого надо на Колыму! – осек ветеран. – Ручонки-то свои подбери, а то быстро укорочу.

– Ты чего, я же тебя поддержал. Не врубился, что ли? Или чего? – не понял старика сивый.

– А того! – строгий старик продолжил наступление. – Чего-то я не пойму, ты фашист, что ли? Рот тут раззявил, хрень всякую молотишь. «Стариков поротно, лишить пенсий, на сельхозработы». Я тебя сейчас самого лишу. Сучок недобитый. Правильно тебе твой кореш шапку в пасть засунуть обещает. Еще раззявишься, я сам засуну!

– Ну, вы даете! Я че, для себя, что ли, стараюсь? Я правду говорю. Говорю, как должно быть. Глядите, опомнитесь, когда поздно будет, когда эти с мавзолея: «Аллах Акбар» кричать будут, а вместо церквей минареты понастроют! – Сивый отвернулся от старика, сам натянул шапку и сделал вид, что спит.

Маршрутка снова задремала, и только два тинейджера в полутьме светили смартфонами и время от времени хихикали. Должно быть, переписывались с кем-то из соседней маршрутки, а может, друг с дружкой. Вдруг машина подпрыгнула выше обычного, чего-то в ней грохотнуло, ухнуло и замолкло. Джигит выскочил, обежал вокруг, залез под авто, вылез, обхватил руками голову. Причитал, стенал, как пятнадцатилетняя вдовица на похоронах богатого столетнего мужа. Лживо и неубедительно.

Дождь резко оборвался, будто там, на небе, тот, кто поливал землю, решил разглядеть, чего этот абрек начудил. Мы посидели-посидели, поворчали и тоже решили глянуть. Стали выходить.

Холодная ночь обожгла лицо, бросила ледышки в рукава и осветила луной. Были мы ни в каком не в городе, а посреди не то степи, не то пустыни. Асфальт, как и положено, тянулся в обе стороны. Вдалеке виднелась синяя табличка на полосатом столбе. Должно быть, на ней значилось место, где оказались.

– Ты куда нас завез, чудила?! – неугомонный сивый охранник почуял, что может побузить, а то и покомандовать, и снова оживился.

– Во-во, – поддержал его крепыш, а потом и остальные.

– Я ехал по городу, Аллах свидетель! – не к месту помянул своего бога абрек. – Делал все, как надо. Потом повернул на Баррикадную, там яма, я руль крутнул, машина подпрыгнул, я головой в крышу, потом все вниз полетел, потом не знаю чего, потом бабах, я поглядеть выскочил, масло разлитое под машина увидел, значит, коробка пробитый и еще шаровой опора выскочил. Как такое получился, я не понимаю, мамой клянусь, Аллах свидетель. Я ехал по городу. Потом повернул – там яма, я руль – машина подпрыгнул, голова болит – шандарахнул о крыша, потом вниз «газель» маршрутка полетел, потом бабах – коробка пробитый, шаровой опора выскочил, я выскочил, как здесь получились, не знаю, мамой клянусь…