Купип
Шрифт:
— Ясно! — хмуро кивнул головой капитан Койкин. — Раз уж вы, ребята, по неопытности завели себе этих… ну, как их… пап да мам… или, может быть, чего доброго, даже бабушек… Значит — ничего не попишешь, тю-тю!..
Ежедневно Люся начинала с утра аккуратно выводить палочкой на песке эти пункты:
1) Возьмет ли профессор?..
2) Отпустит ли папа без мамы?..
Она пискнула было на заседании: — А что, если бы и маму мою тоже взять?.. — но капитан Койкин сразу же подскочил на метр и семь сантиметров в воздух, и руки его задрожали мелкой дрожью.
— Ма… маму? — с ужасом выговорил он. — Ты что хочешь этим словом сказать, девица? Бабер! Она меня убивает. Маму! Нет, уж, Бабер… Видел я некоторых этих мам… издали! Да я лучше с тигром в одной клетке поеду, чем с мамами. Да я…
Но тут Бабер остановил его.
Неделю спустя все папы и мамы все же получили по письму с сургучными печатями. Капитан Койкин постарался. На толстой белой бумаге жирными лиловыми буквами было напечатано вежливое, но строгое приглашение: «немедленно допустить вверенных вам детей к участию в первой ребячьей купипской экспедиции, ввиду особой важности сделанных ими чрезвычайных открытий». Под этим стояли подписи профессора фитопатологии и еще десяти-двенадцати наук профессора доктора Бабера, а также главного администратора и зам. председателя Купипа П. Ф. Койкина.
Все родители были, конечно, польщены. В какие-нибудь два-три дня сборы были кончены, и ребята перебрались в первое купипское общежитие для путешественников в Ленинграде, по Друскеникскому переулку, дом 82.
Одна только мама Люси Тузовой все как-то недоверчиво щурилась и покачивала головой.
— Все бы хорошо, — говорила она. — Но одного не пойму: какой это Койкин? Неужели тот, что у нас на Приморской улице, у Малининых на даче каждый год живет? Верно, отчаянный он лодочник и вообще водянистый какой-то человек: только бы и бултыхался в море. Но разве нее он капитан? Гм! Что-то не видала я таких капитанов…
Тем не менее все, наконец, устроилось. Даже в школе педагоги не стали возражать, как только услыхали, что в дело вмешался Купип.
— О, если Купип, — сказал директор Сигизмунд Карлович, — тогда все хорошо! Можно. Пусть едут. Купип — это нечто вроде больших практических занятий. И, главное, — с Бабером! О, Бабер, это — ученый! Это — человек!
Учитель же географии Гавайский только рукой махнул и запел:
«Ах, зачем я не птица, не ворон степной, Пролетевший сейчас надо мной…»И Люсе стало его сразу очень жалко.
Так или иначе, 22-го числа утром Владимир Оскарович Бабер снова собрал всех членов предыдущего совещания и сообщил им вот что:
— Достопочтенные товарищи ребята! — говорил Бабер. — Хитроумные и смелые товарищи ребята! На прошлом нашем совете вы уполномочили меня уточнить… Да, вот именно: уточнить наш маршрут. Я сделал это. Я наметил пока что два пункта, которые мы должны незамедлительно посетить. Два. Только два. Именно два. А почему два? Потому что некоторые упомянутые в документе события возможны лишь в двух местах земного шара. Только в двух. Вы согласны со мною?
Никто не выразил сомнения.
— Однако, — важно продолжал профессор Бабер, разглаживая бороду, — однако я не могу сейчас сообщить вам точно всего нашего маршрута. Более того, я не могу вам даже указать и места первой нашей остановки. Почему? Очень просто почему. Потому что мы ищем радий. Полкило радия. А вы знаете, как дорог радий? Нет, вы этого не знаете! Один грамм радия стоит сотни тысяч рублей. Сотни тысяч!
— Сотни тысяч! — ахнул Койкин. — Клянусь килем и клотиком! Вот так порошочек! Это вам не фунт изюму!
— Радий не порошок, а металл, — строго заметил Бабер. — Надеюсь, ты запомнишь это, бравый капитан? Металл! Но не в этом дело. Дело в том, что эти пятьсот граммов радия должны добыть мы, Купип! Вообразите себе, достопочтенные ребята (тут профессор взял стакан и отхлебнул глоток-два воды; он волновался), вообразите себе, что сможет предпринять Купип, если в его руках будет такое огромное богатство? Мы организуем тогда сотни экспедиций. Тысячи экспедиций! Наши ребята полетят на Марс и на Венеру! Мы спустимся глубже, чем Бийб, в бездны океана. Мы проберемся к центру земли. Мы посетим высочайшие вершины. Мы — ребята! По-французски — ле занфан. По-немецки — ди киндер. По-испански — лос ниньос. По-турецки — чэжуклар! Впрочем, простите, я оговорился. Я уже не ребенок. Но — все равно! А чтобы этот радий добыли мы, надо соблюдать тайну. Строгую тайну. И вот я решил (а наш бравый капитан одобрил этот план) сделать так: неделю спустя, в качестве разведчика, отправлюсь в экспедицию я. Да, я. Один из всех нас. Я полечу на дирижабле. На цельнометаллическом дирижабле «Купип-01». А затем, по получении от меня радиограммы о прибытии, вы направитесь вслед за мной.
— Тоже на дирижабле? — спросил Устрицын, который, сильно скосив в сторону глаза и высунув довольно длинный язык лопаточкой, записывал речь профессора печатными буквами.
— Отнюдь, дорогой Николай Андреевич Устрицын! — возразил сейчас же Бабер. — Ни под каким видом. Ни в коем случае. Вы поплывете за мной на нашем судне. На купипском судне. Оно носит гордое имя — «Рикки-Тикки»…
— Мы поплывем! — вскричал с радостью капитан Койкин. — Ага, поплывем! На лодке! Кому охота болтаться на всяких там воздушных пузырях. Если плыть, так уж по воде. Как полагается. Как все капитаны всегда плавали. Поплывем на нашей под…
Но Бабер вдруг застучал ребром ладони по столу.
— Мой добрый капитан! — сказал он. — Лишаю тебя слова. Ты умен и находчив, но легкомыслен. Если ты скажешь: «лод-ка-кая» это лодка, наша тайна уже будет открыта. Призываю тебя к молчанию. На нашей лодке «Рикки-Тикки» вы поплывете туда вслед за мной…
— А… а куда же это туда, профессор? — пробормотал слегка растерявшийся капитан. — Мы же не знаем, куда ты летишь. Как же мы тебя найдем? Я что-то ничего не понимаю.
Тогда Бабер нахмурился. Он закашлялся и стал пить воду. Да, он волновался. Устрицын тоже начал волноваться. Он сунул в рот сначала карандаш, потом поискал вокруг, нет ли еще чего-нибудь подходящего, и принялся тревожно сосать свой галстук.
— Устрицын! — сейчас же зашипела Люся. — Опять ты за галстук… Срам какой!
— Ой, прости, мама… Фу, что я! Прости, Люсенька. Я забыл, — заторопился Устрицын, поспешно вытаскивая галстук и карандаш изо рта, а капитан Койкин, услыхав его слова, вздрогнул и подозрительно оглядел Люсю.
— Нет! — сказал наконец профессор. — Нет, друзья мои. Я не могу даже вам, даже вам, — да, даже тебе, доблестный капитан, открыть преждевременно эту тайну! Я могу сказать только очень немногое, дабы вы, подумав хорошенько, могли, каждый про себя, догадываться, куда я лечу. Вы хитроумны. Вы догадаетесь. Несомненно. Бесспорно. Безусловно! Но вы будете соблюдать строгое молчание.