Купленная. Доминация
Шрифт:
Казалось, чем дальше затягивалось это безумие, тем глубже меня погружали в этот неумолимый фатум, лишая последнего (если он вообще существовал) шанса вырваться и освободится. Только смысл освобождаться, если я сама этого захотела, добровольно, по собственному желанию? Страшно, тревожно, да и сердце до сих пор не на месте. Но все это смешивается с приторной сладостью неописуемого экстаза, пробирающего мое тело от пальчиков ног до кончиков волос на голове сумасшедшим блаженством. Тем самым, что переполняют меня властные объятия и поцелуи Глеба. Мысли растворяются в его наркотическом дурмане со всеми недавно пережитыми нехорошими предчувствиями, и я начинаю потихоньку дуреть и забываться. Особенно когда его ладонь настойчиво скользит по поверхности
Острая судорога долгожданного удовольствия телепортируется от его руки на моей ягодице в мое занывшее от сумасшедшего желания лоно. Я опять беспомощно задыхаюсь и практически не чувствую под собой пола. Кажется, я вообще не понимаю в каком положении сейчас нахожусь — стою, лежу или парю в воздухе. Как и не пониманию, что со мной происходит на самом деле и где мои ощущения, а где упоительная нега от прикосновений и жарких объятий Глеба. Я просто и буквально в этом тону, тихо постанывая и беспомощно цепляясь за плечо и волосы на затылке крепко держащего меня мужчины. Это максимум на что я вообще сейчас способна. Потому что это он мною управляет. Он заставляет меня откидывать голову и подставлять под его губы шею, приспуская с моего плеча рукав халата и оставляя дорожку вакуумных поцелуев от трапеции до самой вершины груди. А потом с жадностью вбирая сомлевший от эрогенного воспаления сосок всем ртом. Изощренная ласка, от которой у меня окончательно срывает крышу и уже хочется, что дури обхватить его бедра ногами, чтобы прижаться до озабоченной тряски во всем теле промежностью к низу его живота. А когда он щадяще прикусывает мне сосок, тут же снимая легкую боль возбуждающей росписью горячего языка, я не сдерживаюсь и отрывисто вскрикиваю почти во весь голос. Кажется, еще немного и точно кончу…
— Клянусь, я не смотрю. Можете не останавливаться. Меня здесь нет. Продолжайте в том же духе. Я просто пришел за ключами.
— Кирилл, твою мать. Ты в край ох*ел?
— Фу, пап, таким быть и так некрасиво выражаться при детях. Я же сказал, меня тут нет. Сейчас заберу ключи и тут же слиняю. Я не специально. Думаешь, меня вставляет от вида собственного предка, трахающего юную шлюшку, которая ему годиться во внучки? Ты хоть представляешь, какую теперь я заработал психотравму на всю свою оставшуюся жизнь?
* * *
Я действительно ничего такого не планировал. Моя б воля, никогда бы туда не возвращался, ни сегодня, ни в этой жизни, ни в какой-либо другой. Я и поднимался снова на лифте с каким-то необъяснимым на дне желудка чувством то ли ноющей тяжести, то ли не пойми, чего еще. На деле, у мужчин интуиция развита до размеров яблочного червячка, чье копошение в моменты ее критического обострения невозможно заметить буквально в упор. Назвать это ощущение дурным предчувствием тоже не поворачивался язык. Мы все привыкли просчитывать головой (да и пробивать, если что, тоже). Возлагать доверие на эфемерные чувства, не пойми с чем связанные, это явно не про нас. Да, мы прем, как танки напролом, ведь так проще и быстрее, после чего, естественно, подрываемся на ровном месте, поскольку иногда мним себя непобедимыми и бессмертными. Но это же, мать вашу, природа. Невозможно предугадать, где ты в следующий раз вступишь в дерьмо или напорешься на чей-то нож-бабочку. Такие вещи для того с тобой и происходят, чтобы в будущем не лезть на рожон безмозглым ишаком и вести себя более предусмотрительней, если, конечно, выживешь после очередной своей тотальной ошибки.
Да и что тут такого, если так подумать? Я просто вернулся за ключами. Разве я виноват в том, что папеньке приспичило облизывать свою шлюшку посреди гостиной, а не в спальне. Такими вещами, вообще-то, принято заниматься как раз в спальне. А не на парковке или у обеденного стола, заставленного кучей свежеприготовленных, буквально еще дымящихся блюд. Я ведь не стал их разглядывать
Понятное дело, отец взбесился. Услышать его голос едва не рычащим, как у льва, в момент нападения на зарвавшегося и более юного соперника, явление весьма редчайшее и достойно красной книги. Но я ведь не специально.
Моя б воля, стер бы с глаз и из памяти отпечатавшуюся там картинку увиденного железной мочалкой вместе с кровью или вывел серной кислотой. Да и что я там успел разглядеть за одну-две секунды? Интуитивно отвел взгляд сразу же, как только мозг обработал полученное визуальное изображение, выдав мне отчет с четким разъяснением, что оно на хрен значило вообще и кто на нем находится. Отца я узнал сразу. Девушку — нет, тем более со спины. Успел только расслышать ее неподдельный стон (бля, даже меня им штырнуло, будто тончайшей, смоченной в опиуме иглой прямо в головку члена), пока мой папенька вылизывал ей сосок и крепко придерживал за попку и темные космы волос под затылком. Была бы это картинка из какой-нибудь порнушки и без участия Стрельникова-старшего, по любому бы завелся.
Слава богу, хоть оба были еще в халатах, если не считать частично обнаженной груди восхитительно ладной шатенки, на которую бы у меня точно встал, не держи ее в тот момент мой отец в своих загребущих лапищах. А когда он на меня зарыпел, тем самым снова притянув к себе мое "немного" рассеянное внимание, даже мне стало как-то не по себе. Никогда я еще не видел, чтобы Глеб Стрельников с ТАКОЙ собственнической ревностью прижимал к своей богатырской груди кого бы то ни было или заслонял своей "каменной" спиной.
Мне бы заткнуться и поскорее отсюда слинять, а не раскрывать рта еще больше, выплескивая нежданно проснувшиеся детские обиды на его голову. С таким же успехом можно было бы полезть в речку к голодным крокодилам, раз уж мне так не хватает острых ощущений с прочими видами нетрадиционного экстрима.
— Ты ведь теперь, надеюсь, понимаешь, во что тебе выльются все твои сегодняшние выходки? — его огрубевший голос все еще звучал сорванным до хрипоты звериным рыком, но уже ощутимо собранным и через силу сдержанным. А услышать, как он матерится — это вообще что-то из раздела запредельно невероятного. Я бы запросто поддался его пугающему воздействию и рванул обратно на выход и без ключей, если бы не мое гребаное упрямство совершенно неуправляемого и не менее заносчивого гордеца.
— Пап, ну я же сказал, что не специально. Ключи от Форда, между прочим. Без них ни в машину не попадешь, ни уедешь отсюда. И вообще, я что виноват, что вы используете столовую не по ее прямому назначению. Если бы какая-то из моих… (хотел ведь ляпнуть сучек) подружек уселась своей голой задницей на мой обеденный стол, меня бы лично инфаркт хватил. А потом кто-то еще сетует на времена и нравы поколений.
— А ты бы не мог искать свои ключи с закрытым ртом?
Ну не мог я, не мог. Когда нервничаю и интуитивно защищаюсь от заслуженных моей задницей ударов, использую старый как мир прием — "нападаю" первым. Не буквально, конечно, только словесно, но язык у меня в такие моменты развязывается будь-будь. Проще кляпом заткнуть. И сам бы рад сбежать отсюда не оборачиваясь, но это ведь правда. Как же я без ключей-то?
Хотел бы я под буквально высверливающим взглядом отца провалиться сквозь пол и не поднимать собственных на него глаз, но как это можно сделать, когда тебя ТАК прессует нереально недетским любопытством. Можно подумать я раньше не видел дорогостоящих шлюх. Ну да, не у всех такие аппетитные фигурки и, скорей всего, натуральная грива золотисто-каштановых (явно не крашеных) волос, но все равно это самая обыкновенная красивая (согласен, ОЧЕНЬ красивая) кукла. К тому же отец терпеть не может шлюшек с силиконовыми имплантатами. Поэтому могу дать руку на отсечение, грудь у нее своя, и я бы не прочь увидеть ее еще разочек.