Куплю чужое лицо
Шрифт:
Осколки стекла были собраны, остатки кинескопа извлечены из корпуса телевизора. Опустевший корпус не унесли, а оставили нам – в назидание.
И тут мне пришла в голову гениальная идея.
У нас будет свое телевидение, без всякой цензуры, хозяев, рекламы. У нас будет самый прямой эфир в мире!
Программный экспромт произнес в эфире Первый Диктор «Свободного Телевидения», которым, как вы догадались, был я. Мое выступление несколько раз прерывалось аплодисментами, по популярности в этот момент я был сравним с Фиделем с Острова свободы.
Я вышел из «экрана», мое место тут же занял Бройлер. Он просунул голову в корпус телевизора и тут же предложил зрителям считать
– Во-первых, я очень умный в отличие от некоторых. У меня на темечке есть маленькая шишечка. Она мне всегда подсказывает гениальные идеи.
Бройлер склонил голову, но на залысине, кроме редких слипшихся волосков, никто ничего не увидел. Но на дебилов это произвело впечатление.
– Во-вторых, я умею подводить итоги и делать это хоть целый день, – продолжил Аркаша. – И, в-третьих, у меня самая подходящая фамилия: Бройлер. Где вы видели продюсеров с фамилиями Иванов или Кузнецов?
Бройлер снисходительно глянул на меня с «экрана».
В палате пошел ропот. Первыми, как ни странно, загомонили дебилы (видно, сказались благотворно четыре дня без телевидения):
– Бройлер – продюсер?
– Продюсер – это хорошо?
…Потом Бройлер рассказал о своем жизненном пути.
Он кем только не работал: ювелиром, зубным протезистом, конферансье, стилистом, менеджером дутых игрушек, лектором общества «Знание – сила», инспектором транспортных контролеров – и на каждом поприще, судя по киванию его головы в телеящике, раскрывал все новые грани своего таланта. Но не хватало размаха.
– И вот однажды Голос свыше, – продолжал Аркаша взывать внимание оцепеневшей палаты, – донес мне, что мое призвание – быть художником. Я купил краски, палитру, холсты и тут же понял (это было сверкнувшее озарение), что скучный и унылый реализм – это не для моей кисти: реализм давно деградировал. Для зеркального отображения жизни есть фотоаппарат. Не правда ли? Все беды – от деградантов реализма. Что есть высший и всеобъемлющий символ в искусстве? – вдруг озадачил Бройлер телеаудиторию. – Вы тоже дебилы, дауны и деграданты! Собрались тут… Три Д – дебилы, дауны и деграданты!!! ЯЙЦО! Только яйцо является самым совершенным творением природы и высшим символом искусства! Курица – яйцо – цыпленок! Три субстанции, и последняя, самая совершенная, – это, заметьте, не курица, а цыпленок. Он маленький прогрессист! У него – космическая жажда жизни!.. Я работал как полоумный, я знал, мое творчество ждут современники и потомки, я рисовал «Яйцо – солнце», «Яйцо – небо», «Яйцо – море», «Яйцо – толпа», «Яйцо – президент», «Яйцо – уши», «Яйцо – зад», «Яйцо – яйца», «Яйцо – тщеславие»… Я изобрел новое направление – «ЯЙЦИЗМ». И все картины стал писать не кистями, а только куриными перьями. Мазки получались тонкими, воздушными и фантастическими. У меня появилась масса поклонников, обожателей, про меня писали в газетах, свою работу я отправил президенту страны. Я устроил персональную выставку прямо на воротах, стенах этого жалкого областного музея. Народ пришел в состояние осмысленного шока, а к жалким реальщикам, я имею в виду авторов картинок, выставленных в музеоне, никто и не ходил. Хотя они и занимали там все внутренние стены. Зато мои ЯЙЦА оплодотворили весь город, кто восторгался при этом, кто – нет, мне мало было дела. Как быку-производителю, который, осуществляя свое скотское удовольствие, может, только в холке имел пару граммов серого вещества, руководящего процессом продолжения рода.
…Принесли обед, но обитатели палаты были так возбуждены происходящим, что к пище никто, кроме дебилов, не прикоснулся.
Потом до отбоя мы смотрели «смехопанораму»: наши дебилы по очереди просовывали головы в телеящик, корчили рожи и смешили друг друга.
Когда дежурная медсестра выключила свет и все улеглись, Ринат-человекоед тихо пробрался к телеящику и, сообщив, что теперь настала его очередь, спел украинскую народную песню:
Гоп-стоп, Канада, старых баб не надо,
Молодых давайтэ, а вы, хлопци, грайтэ!
Эта гадкая песенка почти до утра крутилась в моей голове, и я никак не мог уснуть. Возможно, в ней был зомбирующий код. Но Ринат клялся, что этот фольклор почерпнул, когда работал на стройке.
Наутро самый проворный из дебилов неожиданно нырнул в телеящик, остальные поплелись на зрительские места.
Телевидение деградировало на глазах. Лучшего момента для революционного куража не представилось бы.
– Народ! – начал я свое обращение. – Ныне обращаюсь к вам, братья мои. Подлая и предательская администрация во главе с главврачом лишили нас не только свободы, но и конституционного права на доступ к информации. Где обещанный исправный телевизор? Наше требование не выполнено. Вместо этого нас травят таблетками, чтобы превратить в животных или в овощи.
– И во фрукты! – подал голос Ринат-человекоед.
– Наше терпение лопнуло. Мы объявляем забастовку, – продолжил я. – Пока не принесут новый телевизор!
– И голодовку! – добавил Обалдуй.
– Может, голодовку не стоит? – осторожно заметил Прокоп Петрович.
– На личное усмотрение, – разрешил я. – А теперь – на баррикады.
– А где баррикады? – спросил один из дебилов.
– Переворачиваем кровати, загораживаем двери! – научил я. – Вперед, зулусы! На баррикады! Отречемся от старого мира! Кипит наш разум возмущенный! Эй, гоблины, у кого еще мозги не выкипели?
Революционный энтузиазм превзошел все ожидания. Кровати в считаные минуты перевернули, свалили, взгромоздили до самого потолка. На это шаткое сооружение тут же, как обезьяны, полезли довольные дебилы, наперегонки стали скакать с одного уровня кроватной конструкции на другой. Обалдуй, завидев опустевший телеящик, тут же сунул туда свою буйную голову и, вспомнив свой боевой опыт, начал руководить:
– Берем матрасы, закрываем окна. Занять круговую оборону! Еще одну боевую кровать на центральное направление! Беречь патроны!
Вскоре за дверью послышались голоса, начали стучать.
– Ребята, вы что там, с ума посходили? – по голосу мы узнали Елизавету Сергеевну. – Немедленно откройте дверь!
– Пусть принесут телевизор! – ожил Бройлер. – Вы ущемляете наши права!
– Телевизор! Телевизор! – заверещали дебилы.
Только Обалдуй не разделял всеобщей радости. Он никак не мог высунуть свою голову из телеящика. Когда он отдавал боевые распоряжения, то слишком широко раскрывал рот, и голова его, подобно распухшей тыкве, до упора заполонила весь объем телеящика.
Мы пытались разрешить его вопрос, но, сколько ни дергали, тянули, пытаясь сдернуть коробку, так и не смогли. Два дебила взялись снять с головы телеящик, проворачивая его, как гайку.
– Уши, уши! – по-звериному заорал Обалдуй, вырвался, как щенят, раскидал по сторонам дебилов и в отчаянии стал биться «обутой» головой о спинку кровати.
Но из этого тоже ничего не вышло. Обалдуй метался по палате, «бунтовщики» еле уворачивались от человека-танка; все давились от смеха, видя его попытки расколотить ящик о подоконник, о стену…